Внешняя политика Священной Римской империи в X–XI веках

Наконец, император, разобравшись со всеми делами Рима и поставив в городе гарнизон, чтобы не изменил присяге он, имея величие нового достоинства, вернулся в Тевтонское королевство. Но ни одна фортуна не продолжительна, ибо те воины из гарнизона, которых император поставил в Риме, оказались поражены недугом, который принесло и место, и время года, когда бывало лето, так что не один из них не избежал смерти[533]. Тогда Рим, установивший свой произвол после того, как пало иго гарнизона, вернулся к природному свойству и, подняв против императора оружие, изгнал [его] понтифика, а другого поставил, ибо Григорий, тот прежний [понтифик], уже ушел из жизни[534]

.

Когда об этом стало известно императору, он снова повел войско против Рима. Но, после того как он прибыл в Италию, когда послы из Рима навстречу [ему] поспешили, договор о мире предложили[535], так как за ним следовала молва об интриге находившихся позади противников, он вернулся назад, оставив в Италии сына Конрада, который уже тогда был возведен в достоинство наследника его королевства[536]

, чтобы он Матильде[537], стремившейся присвоить себе почти всю Италию, противостоял, и королевство, которое в будущем стало его собственным, из руки женщины отнял.

Что делают враги, когда восстают на родителей сами дети? Или откуда кто-либо безопасность ему предложит, когда он не имеет безопасности от того, кого породил? Уже распадаются браки, никто не стремится иметь себе наследника! Наследник твой будет твоим врагом, ибо не только дом твой и владения разграбит, но и жизни лишить поспешит.

Сын императора, оставленный отцом в Италии, для дела, о котором мы сказали, будучи убежден Матильдой, – ибо кого же женская хитрость не низвергнет или не обманет? – примкнув к противникам отца, возложил на себя корону[538], захватил королевство, попрал право, нарушил порядок, пошел против природы, искал крови отца, поскольку без пролития отцовской крови не смог бы царствовать. Когда, распространившись, эта молва к врагам императора пришла, они радовались, рукоплескали, пели, прославляли то, что сделал сын, а особенно, руководившую делом женщину. Они поспешно отправили послов, которые одобрением душу нового короля возбуждали и масло в огонь добавляли, которые за себя, но против него, принесли клятву верности и вечной защиты, хотя давно поклялись в том, что никогда не будут подчиняться ни сыну, ни отцу.

Император же, хотя от этой молвы страдал внутри, все же внешне в трудности держался, и не о себе, но о судьбе своего сына сокрушался. Когда же его от этого начинания не смог отговорить, не столько его беззаконие стремился наказать, сколько пример такого беззакония на будущее стараясь пресекать, задумывал лишить сына наследства и его брата Генриха[539]

, который в то время был еще ребенком, возвести в короли. Тогда, устроив собрание многих князей[540], император пожаловался на своего сына Конрада, что, присоединившись к врагам королевства, он королевскую власть захватил, что отца не только королевства, но и жизни лишить пытался: его беззаконие должно рассматривать как общественное дело, либо, если никого это не возмущало, по крайней мере, чтобы они взяли ответственность за дело государства, никого не допустили бы царствовать через насилие и преступление; лучше, чтобы они перенесли избрание на его младшего сына, тогда как старший по закону его лишился.

И многие [люди] выступили против, живя более измышлением, чем справедливостью и правдой; большинство же тех, которые стремились к общему благу, соглашались с намерением и желанием императора. Наконец, когда все сошлись в одном решении и одобрили его по общему согласию, император, сперва осудив мятежника декретом курии, младшего сына наследником своего королевства утвердил и принял [от него] клятву, чтобы на путь своего брата он не вступил: в королевство или в личные владения отца, до тех пор, пока он жив, никогда не входил силой, а только с его собственного согласия. Уже в то время был разговор и страх того, чтобы между двумя братьями семейная война к большому несчастью для государства в будущем не привела. Но тот, кто все предопределяет, устранил этот страх смертью старшего сына[541] и дал повод к тому, чтобы королевство могло вернуться в единое согласие. Так, по завершении этих дел, враги императора, часто теряя главу, не имевшие того, к кому могли бы примкнуть, подчинились мирному соглашению и, что было лучше всего, превратили войну в мир, военные лагеря в домашнюю безмятежность.