Внешняя политика Священной Римской империи в X–XI веках

Когда же вследствие этого они рассудили, что его можно опутать многочисленными сетями обмана, то в один из дней, как бы, между прочим, навели его на размышление об отце. Невероятно, что он может терпеть столь сурового отца, ничем не отличающего его от раба, так как он терпел все то, что и те, кто рабами являются; отец же его старик и бессилен держать бразды правления королевством, так что если бы вступление в управление королевством он отложил до его кончины, то, вне сомнения, кто-нибудь его для себя похитил бы у него. Его же поддержат много доброжелателей вследствие злобы и ненависти его отца; если же все стремления он на себя может переложить, если бы не стал медлить с тем, чтобы приняв королевство, овладеть управлением, – тем более что его отлученного отца и церковь давно низложила, и князья королевства отвергли, – то ему самому не подобало соблюдать ту клятву, которую он неосторожно принес. Напротив, лишь в том случае он поступил бы благочестиво, если сделал бы недействительной присягу, данную тому, кто отлучен от церкви. Отец же, не ожидавший никакого зла от сына, одобрял его дружбу с князьями королевства, надеясь, что потом столь верную и сильную помощь в управлении королевством они ему окажут, сколь прежде они сошлись во взаимной привязанности. Чего же более? Тотчас прельщенный и увлеченный страстным желанием, дурным внушением, каким всегда соблазняется юность, [наследник все же] не имел в достатке ни желания, ни действия.

Тогда сын императора, выждав время для того, чтобы отступиться от родителя, когда это было бы для отца наиболее неудобным, в то время как он выступил с войском против неких восставших саксонцев[543]

, которые через послов, отправленных навстречу императору, предлагали перемирие, внезапно бежал, уведя от него многих [людей], вне сомнения, чтобы быть оставленным теми, которые внушили ему, чтобы он сделался беглецом[544]

. Потом император отправил послов[545]

, призывал его назад, как слезами, так и приказами, умоляя его, чтобы он не омрачал старого отца и, конечно, не оскорблял Отца всеобщего, чтобы не был подвергнут плевкам людей и осуждению мирской молвой. Кроме того, напоминал, что его связывало данное ему обещание, а те [люди], которые это ему такое внушили – враги, а не друзья, интриганы, а не советники. Сын решительно возразил и объявил, что впредь не будет общаться со своим отцом, поскольку он отлучен от церкви. Так, под видом Божьего дела, он свое дело осуществил. Потом Баварию, Швабию и Саксонию посетил, собрал князей, к тому, чтобы они свои помыслы к новым порядкам устремили, всех склонил, в королевскую власть вступил, будто отца уже похоронил.

Вскоре он угрожающим образом осадил крепость Нюрнберг[546], где с такой доблестью сражался, что и ущерб обеих сторон свидетельствовал об этом. Но сколь мало было у осажденных надежды, столь много силы духа внутри, и если бы император, пощадив злодея, сдать крепость не распорядился, он бы до сих пор над пустой осадой трудился, исключая, если только голод, который все побеждает, не победил бы ту крепость. Вот каково милосердие отца! Со своей стороны, он дал ответ действию сына из родительской любви, не обратил внимания на несправедливость, но на природу; предпочел город сдать, чтобы освободить сына от опасности, предпочел его несправедливость сносить, чем мстить. Тогда жители, выдвинув условие, какое они хотели, сдали город и, распустив войско, король отправился в Регенсбург, что сделало бы его верным ему и твердым в непоколебимой вере, в то время как город до сих пор колебался духом.

Когда об этом узнал император, который в то время находился в городе Вюрцбурге, подумав, что сына можно захватить или в дороге или в городе, так быстро и так тихо проследовал по пути его следов, что о его приходе стало известно не раньше, чем немалое количество его [людей] перейдя Дунай, устремились к городу, отпустив коней. Сын, пришедший в изумление от столь быстрого и внезапного поступка, бежал из города. Зачем бежишь, когда убегать не следует, зачем бежишь от отца своего? Тот, кто следовал за тобою, не был преследователем, потому что он был не враг, но отец; он следовал не для того, чтобы погубить, но для того, чтобы сберечь; он следовал для того, чтобы тебя из возмутителя государства в состояние спокойствия возвратить и о твоих делах на будущее заботу проявить.