Внук Персея. Сын хромого Алкея

– А зачем я ее тащил?

Ответом Ликимния не удостоили.

– Окружаем! Копья держите наготове.

Свинья, конечно, не буйный вепрь. Но если зазеваешься, может снести с ног. Мало не покажется. А окружать добычу заведено исстари, по правилам кабаньей охоты.

– По команде спускайте собак…

Ответом был отчаянный вопль по ту сторону кустов:

– Кабан!

– Помогите!

– Сюда!

Кольцо охотников распалось. Позже никто не сумел сказать, откуда взялся вепрь. Матерый секач весом в добрых шесть талантов[42], с жуткого вида кривыми клыками – он то ли из гущи кустов выскочил, то ли прятался в сторонке, и вдруг решил встать горой за свинью с поросятами. С разгону вепрь налетел на раба, что нес связку запасных дротиков. Раб заорал благим матом – и с перепугу швырнул в зверя всю связку разом. Мгновением позже клыки с влажным всхлипом распороли живот несчастного. Хлынула кровь; наружу, вздрагивая, вывалились кольца мокрых, дымящихся кишок. Стон раба заглушило утробное хрюканье – в нем звучало торжество победителя. Раздвоенные копыта еще топтали жертву, с хрустом ломая ребра, когда псари спустили собак. Вослед, опомнившись, метнули копья старшие Электриониды. Дико завизжал бурый кобель, оказавшись на пути молодецкого удара; второе копье разорвало шкуру на щетинистом загривке вепря. Больше копий не бросали. Вепрь был погребен под грудой косматых тел. Хрип, храп; клыки с остервенением терзали плоть. От свалки воняло мочой так, что у охотников слезились глаза. Сперва казалось: все кончено. Зверю не подняться; псы разорвут его в клочья. А потом – сама земля вздыбилась, вспухла нарывом. Холм из тел распался. Бился в агонии пес‑неудачник; в пасти клокотала багровая пена. Еще один скулил, пятясь и поджимая искалеченную лапу. Остальные грозно рычали, окружив клыкастого убийцу.

– Взять! Взять его!

Вепрь успел раньше своры. Словно понял команду – и поспешил ее исполнить, ринувшись на молоденького Еврибия. Зверь был страшен. Шкура – клочьями, клыки в собачьей крови. В черных, бешеных глазках полыхал огонь погребальных костров. Шесть талантов ярости: шесть талантов смерти…

Еврибий заорал и что есть сил взмахнул секирой. Двойное лезвие размазалось в воздухе темной дугой. Тупой хряск; в следующий миг вепрь повалил Еврибия наземь.

– Бей!

Электриониды медлили, опасаясь задеть брата. Замерли копья, занесенные для удара. Вепрь тоже не шевелился. Ловчие вцепились в псов, удерживая их на месте.

– Олухи! – раздался из‑под туши сиплый голос Еврибия. – Бабы вы все…

Братья переглянулись.

– Снимите его с меня!

Старший осмелился шагнуть ближе:

– Он мертв! Клянусь Артемидой‑Охотницей!

– Кто мертв? Еврибий?!

– Кабан! Идите сюда, я один не справлюсь…

Вчетвером Электриониды оттащили в сторону добычу и помогли подняться Еврибию, злому как хорек.

– Ты как?

– Вашими молитвами, болваны…

– Толком говори!

– Колено зашиб…

Держался Еврибий отчего‑то не за колено, а за поясницу.

– Ну ты гигант! С одного удара…

Лезвие критской секиры перерубило хребет вепря у основания черепа. Зверь врезался в юношу, уже будучи мертвым.

– А вы зубы скалили, дурачье! – Еврибий выпятил грудь; охнул, и выпятил еще раз. – Говорил же: благодарить меня будете!

Пережитое отпускало парня. На смену ужасу приходило осознание подвига.

– Клыки – мои! Скажу, пусть на шлем прицепят.

– На задницу себе пришей…

– С почином, малыш!

– Атрей! Фиест! Гляньте…

– Наш младший чудище завалил!

– Эй, Фиест! Вы где?

– Здесь мы…

Пелопиды обнаружились близ можжевельника. Двое рабов, пятная траву кровью, оттаскивали прочь убитую свинью. Сука Пирра вертелась рядом, норовя лизнуть рану в боку свиньи.

– Как вепрь на вас попер, – Атрей вытер пот со лба, – она наружу сунулась. Ну, мы ее и встретили в два копья. Хрюкнуть не успела!

– А у нас Еврибий отличился! Секача взял…

– Секирой?!

– Нет, зубами загрыз…

– Герой!

В кустах послышался шорох. Все замерли, обратившись в слух.

– Поросята!

– Точно! Ловчий говорил…

– Вот я их!..

Фиест проворно упал на четвереньки, сунулся в кусты – и тут же отпрянул.

– Ты чего?

– Он мне рылом – прямо в нос!

– Целоваться полез?

Электриониды покатились от хохота. Улыбаясь одним ртом, Фиест смотрел на общее веселье. В глазах Пелопида стоял странный, сухой блеск. Так сверкают прожилки слюды в пентелийском мраморе, чьи месторождения граничат со спуском в подземное царство Аида.

– Сейчас мы эту мелочь полосатую…

Набычившись, Фиест полез в заросли. Смех затих; все в ожидании уставились на колышущийся можжевельник.

– Атрей, принимай!

Из кустов, отчаянно визжа, вылетел поросенок. Желто‑коричневый, он еще не успел побуреть. Ловко поймав поросенка на лету, Атрей взмахом кривого ножа перерезал ему горло. Швырнул тушку рабу; весь в крови, приготовился ловить следующего. В действиях Пелопидов чувствовалась сноровка, которая приходит с опытом. Сыновья микенского ванакта переглянулись. Любой из них вспорол бы глотку поросенку не хуже мясника. Но слишком легко было представить: Фиест хватает малыша Хрисиппа, бросает Атрею – и бритвенно‑острая бронза рассекает тонкую шейку сына нимфы.

– А вот и братец!