Внук Персея. Сын хромого Алкея

Чудом выжившему городу нет дела до одинокого изгнанника.

Никто не встретился ему по дороге, кроме призраков, мелькавших в отдалении. Были то горожане или плоды его лихорадочных фантазий – Амфитрион не знал. Микены обезлюдели, но зашевелились дома и улицы. Зажили странной каменной жизнью, обычно скрытой от досужих взоров. Изгнанник – считай, мертвец. Мертвецу позволено видеть все. Тени домов – старшие братья теней, сидящих по углам брошенного жилища – вытягивались, съеживались, блекли и вновь наливались чернотой, превращаясь в бездонные провалы, двери в недра Аида. На стенах плясали кровавые блики – пятна лихорадочного румянца. Здания вели, не сходя с места, завораживающий танец, пытаясь вовлечь в него путника.

«Ты наш! – шептали камни. – Тебе нет места среди живущих…»

– Ложь!

«У тебя нет имени… нет родства…»

– Я – сын Алкея! Внук Персея! Правнук Зевса!

«Пустой звук… бессмыслица…»

Амфитрион засыпал на ходу от этого шепота. Наконец не выдержал – остановился, потряс головой, и наваждение сгинуло. Улица, отсветы пожара. В десяти шагах позади, за углом, притаился человек. Не призрак – человек. Обычный. И тень обычная – лежит на земле, помалкивает. Прошлое кралось по пятам, выжидая удобного момента. Зачем? Не надо быть мудрецом, чтобы догадаться. Кому‑то, в отличие от самого Амфитриона, разница между изгнанником и мертвецом казалась весьма существенной. Еле сдерживаясь, чтоб не расхохотаться, он двинулся дальше. Встал на перекрестке, словно размышляя, куда свернуть. Преследователь мышью юркнул в проулок – на миг позже, чем следовало.

Ну что ж…

Амфитрион свернул налево. Под сандалиями хрустели черепки и щебень. Шесть шагов хрустели. Семь шагов. А на восьмом перестали, когда он скользнул вдоль стены обратно. Меч остался в ножнах, нож – за поясом. Живьем. Только живьем. Чтобы узнать: кто послал? Легкая, торопливая поступь. Ближе. Еще ближе…

– Стой!

Он все рассчитал. Руки рванулись к горлу преследователя, едва тот шагнул из‑за угла. Все верно, кроме одного пустяка. Жесткие пальцы ухватили воздух над головой низкорослого мальчишки. А мальчишка с перепугу шлепнулся на задницу.

– Ликимний, ты?!

– Я, – икнул наемный убийца.

– Что ты здесь делаешь?

– Я… – Ликимний отчаянно дрожал. – Я с тобой!

– Иди домой. Я ухожу из Микен.

– Я с тобой! – набычился упрямец. – Я не хочу домой! Я боюсь.

– Чего?

– Всего. Всех. Братьев убили, отца убили. Мама – рабыня. Я ей сказал: не могу больше. Иначе и меня убьют.

– Никто тебя не убьет…

«Кому ты нужен?» – едва не брякнул Амфитрион.

– Убьют! Я сын ванакта. Они всех убьют! Чтоб на тронос сесть.

– Кто – они?

– Все. Они – все. И везде.

– Боишься, значит? А со мной – не боишься?

– Боюсь, – кивнул честный Ликимний. – С тобой тоже боюсь. Но с тобой – меньше. Я тебя возле дома ждал. Долго. Я жду, а ты не идешь. Я жду, а ты…

Он заплакал. Амфитрион ясно представил: мальчик, десяти лет от роду, полночи ждет на пустынной улице. В темноте, озаряемой сполохами пожарищ. Горит родной город, на который едва не рухнуло небо. Мечутся, кричат люди. Вокруг мрак, плач и ужас. А он ждет. Единственный человек, которому он доверяет, но которого тоже боится, где‑то пропал…

– Я никто, – в горле скрипел песок. Слова царапали гортань. – Изгнанник. Ни родичей, ни очага. Куда тебе со мной?

– Я – твой брат! И наши отцы – братья!

Ликимний встал. Отряхнул хитон, поправил сумку, сползшую с плеча – такую же, как у Амфитриона, только меньше. Похоже, парень собрался заранее. От Ликимния за стадию несло страхом. Тем страхом, который, дойдя до последнего рубежа, превращается в отвагу. Такое случается раз в жизни, и каждый случай достоин, чтобы аэды пели о нем на всех перекрестках.

– У тебя есть родичи, – сказал сын ванакта. – У тебя есть я. Пошли, а то я боюсь.

12

Глыбы окраинных домов растворяются во мраке. Микены исчезают, канув в черные воды Стикса. Остается дорога, да смутные очертания холмов, да пара одиноких теней, бредущих долиной Аида. Ночи пора закончиться, но она длится и длится. Розовоперстая Эос медлит коснуться края земли на востоке. Гелиос обретается неизвестно где. Даже Луна‑Селена отказывается явить смертным серебряный лик. Лишь созвездие Персея сияет ярко, как никогда. Иные звезды – те, кто осмелился высунуть нос из укрытия – рядом с дедом кажутся светляками на фоне пылающих углей. Дед гневается? Или, напротив, пытается ободрить внуков? В любом случае, с момента своего появления на небосводе Персей не сдвинулся ни на волос. Что‑то случилось с небесами. Со временем. С мирозданием…

– Там огонь, – говорит Ликимний.

Впереди дергается охристый комок пламени. Живое существо силится разорвать путы, замирает на миг – и вновь начинает метаться, распушив лисий хвост.

– Факелом машут, – успокаивает мальчишку Амфитрион.

Мысль о разбойниках, приманивающих ротозеев, гаснет падающей звездой. Путник такую «приманку» за десять стадий обойдет. Только дураки, вроде них с Ликимнием, и сунутся. На первый взгляд чудится: до мятущегося факела – рукой подать. Однако сегодня лжет не только время, но и расстояние.

– Держись у меня за спиной, – предупреждает Амфитрион.