Внутри, вовне

Наша «мишпуха» жила в основном в Южном и Западном Бронксе, с аванпостами в Бруклине и в Нью-Джерси. Это племя поначалу состояло из папиных Гудкиндов и маминых Левитанов — всевозможных кузенов, кузин, дядей и теток. А когда в Америку приехал «Зейде», привезший с собою Фейгу, дочь кайдановки, были активизированы совершенно новые связи — с кайдановской родней, которую «Зейде», ретивый мишпушник, тут же разыскал. Так что у нас было изрядно разбросанное племя — с центром в Бронксе, этом новом Минске.

В Бронксе, по соседству с нами, жили семьи дяди Хаймана и дяди Йегуды. Папа доставил обоих своих братьев в Америку и помог каждому из них начать свое собственное дело. Дядя Хайман всю свою жизнь корпел в галантерейном магазине, а дядя Йегуда так полностью и не взял в толк, как делаются торговые дела в «а голдене медине». Начал он с того, что открыл музыкальный магазин, в котором продавались виктролы, граммофонные пластинки и ноты. Я этого никогда не мог понять, потому что ярым меломаном у нас в семье был дядя Хайман, тогда как дядю Йегуду музыка интересовала не больше, чем прошлогодний снег. Более того, Йегуда был меланхолик и человеконенавистник — из тех людей, которым противопоказано заниматься розничной торговлей. У него и усы были как у мистера Диринга. Покупатели быстро раскусили, что Йегуда не только ни бельмеса не смыслит в музыке — он еще и не любит людей и только о том и мечтает, чтобы они оставили его в покое. Они так и сделали. Во всем Нью-Йорке не было более безлюдного места, чем музыкальный магазин дяди Йегуды, который напоминал дом, населенный призраками: по стенам громоздились полки с бесчисленными новехонькими виктролами, покрытыми густой пылью, и аккуратные стеллажи с непроданными пластинками и нотами, а в углу за прилавком, притулившись на табуретке, сиротливо маячил дядя Йегуда, свирепо озирая свое пустынное владение и зловеще поглаживая усы, словно он обдумывал новый коварный план, как отнять у Перл Уайт ее алмазные копи.

Йегуда женился на урожденной американке — смазливой девице по имени Роза. Это был молниеносный брак. В течение двух недель с того дня, как дядя Йегуда открыл свой музыкальный магазин, они успели встретиться, познакомиться, влюбиться друг в друга с первого взгляда и пожениться. Роза не могла похвастаться родовитостью, она была нерелигиозна, у нее не было ни гроша за душой, и она нигде не работала (все это я знаю с маминых слов); но она, безусловно, была красотка — что да, то да. Мама всегда недолюбливала тетю Розу. Все началось с того, что Роза случайно забрела в магазин дяди Йегуды через день-другой после того, как он открылся. Она оглядела нагромождение начищенных до блеска виктрол, которые папа закупил для дяди Йегуды, взяв для этого заем в банке, и решила, что у Йегуды небось денег куры не клюют. Она тут же закинула удочку и без труда подцепила на крючок несмышленого пескаря. Никто и глазом моргнуть не успел, как они поженились. А потом у тети Розы было вдоволь свободного времени, чтобы поразмышлять о непроданных виктролах и нетронутых запасах пластинок с записями Карузо и Галли-Курчи — и сообразить, что ее поимели.

Должно быть, было вполне естественно (как вам может объяснить любой психоаналитик средней руки), что Розина реакция на это открытие вылилась в затаенную ненависть не к ее мужу Йегуде, а к моему отцу. Роза не могла простить ему всей этой груды виктрол, из-за которых она так опростоволосилась. На Йегуду же она всю свою дальнейшую жизнь более или менее просто не обращала внимания. Они до сих пор женаты, они бродят мимо друг друга по своей квартире в Майами. После того как Йегуда всю жизнь был завзятым атеистом и американским ура-патриотом, он на старости лет вдруг обратился к религии. Когда бы вы его ни встретили на племенной «бар-мицве» или свадьбе, он сразу же принимается клеймить позором нечестивые обычаи Греховной Америки. А тетя Роза продолжает есть свиное мясо, не видя никаких причин менять свои привычки только из-за того, что ее супруг, как она это понимает, свихнулся на возвращении к истокам. Дядя Йегуда (кстати, его внешнее имя — Джералд) завел себе отдельные кастрюли для мясного и молочного, ест из бумажных тарелок и большую часть своего времени проводит в небольшой синагоге, где подвизается в качестве шамеса. Дядя Йегуда сделал полный оборот. Идеальной четой их не назовешь, но все-таки, после пятидесяти девяти лет супружества, они все еще — в одной упряжке.