Читаем Внутри звездопада полностью

в ночной печи горят берёзовые дроваутром после дождя на крыльце цветные разводы —золотой пыльцой написанные словао первозданной тоске, растворённой в природежреческие словав дыме кострапокуда мы закрываем печной заслон испим в тепле как звери в логове до утраи другие словапишут звёзды на наших ладонях

* * *

после зимына сосне распустились почкии там оказалисьлистья!

«Лес был светел и пуст…»

лес был светел и пустно в нём поднималась силапервобытных могучих чувств
что, как птенца, поиластал он тенист и густвскормлен стихией сам'oйтёмной природой чувствматеринской тьмойчерёмуха на сыройопушке лесноймедоносит сладко от злойпоэтической силы егобыл лес лыса стал в волосах до пяткак в поэзии смысллес творит себякак брусничный холмв сосняке сухомв белых цветахлес творит себя

Лесная колыбельная

дрозд клюёт блестящуючёрную крушину
вящую гудящуючёрную кручинупахнет сыростью, мышинымзапахом лесным,дрозд дождя клюёт крушинуоблака темныслушай, кошка,где-то в полемышка тебя ждётслушай, мышка,это кошкасквозь кусты идётпосле полымя дневногоморось темнотыдело дождика лесногопотушить цветы

«у каждой иголки сосны…»

у каждой иголки сосныесть своя пара
даже после смертиони отпадают вместе(в Аду нет сосны,она не выносит серу,сосна – один из вернейшихпризнаков Рая)сосны – это любовьа ещё есть эротикамилых родинокна руках бересклета

«не знает „до“ и „после“…»

не знает «до» и «после»нерастворимая среди причин и следствийабсурдность Тертуллиана:единожды из рук моих выпала на пол кружкасемь лет прожила я с мужемдесять минут мерила температурупять раз пред глазами моими вставали горыдевять озёр я находила в лесу на дачеединожды тысячекратно ни разу
абсурдно неповторимо

«прекрасна коробка с пуговицами и нитками…»

прекрасна коробка с пуговицами и ниткамив ящике наверху серванта —это будет всегда,нет ничего другого,ты хочешь делать одно, другое —это не нужнони для чего другого нет в Боге места:ни для любви и дружбы,ни для труда и молитвы,лишь для прекрасной коробки с пуговицами и ниткамив ящике наверху сервантаодно только дело, одно на века безделье:пуговицы блаженства, нитки блаженства,вдевать нитки блаженства в пуговицы блаженства и снованитки блаженства в пуговицы блаженства

III

Жирный в утреннем свете

Жирный в утреннем свете[1]

(японская песенка)

Перейти на страницу:

Похожие книги

Стежки-дорожки
Стежки-дорожки

Автор этой книги после окончания в начале 60-х годов прошлого века филологического факультета МГУ работал в Государственном комитете Совета Министров СССР по кинематографии, в журналах «Семья и школа», «Кругозор» и «РТ-программы». В 1967 году он был приглашен в отдел русской литературы «Литературной газеты», где проработал 27 лет. В этой книге, где автор запечатлел вехи своей биографии почти за сорок лет, читатель встретит немало знаменитых и известных в литературном мире людей, почувствует дух не только застойного или перестроечного времени, но и нынешнего: хотя под повествованием стоит совершенно определенная дата, автор в сносках комментирует события, произошедшие после.Обращенная к массовому читателю, книга рассчитана прежде всего на любителей чтения мемуарной литературы, в данном случае обрисовывающей литературный быт эпохи.

Геннадий Григорьевич Красухин , Сергей Федорович Иванов

Поэзия / Языкознание / Cтихи, поэзия / Стихи и поэзия / Образование и наука / Документальное / Биографии и Мемуары / Литературоведение