Во власти стихии

В аэропорту Сан-Диего я сошла с самолета и увидела, что меня ожидает целая толпа людей с камерами и вспышками. Подбежал отец, обнял меня со слезами на глазах и все никак не хотел отпускать. А потом он повел меня к бабушке с дедушкой, которые, как и всегда, знали нужные слова. Среди встречающих было много наших родственников и друзей – все они приехали поприветствовать меня, поздравить меня с тем, что я сумела сделать – смогла выжить. Я плохо помню подробности, только бескрайнее ощущение любви и поддержки. В целом все было так, как обещал мне Голос. Переночевала я в доме у бабушки с дедушкой, в моей старой комнате, а на следующий день переехала к маме.

Следующие два месяца я изо всех сил старалась заново построить свою жизнь. И поняла, что нет никакой жизни. Я не находила себе места и металась как безумная, пытаясь убежать от боли и нерешительности. Я провела дома День благодарения и Рождество, все время ощущая нестерпимое желание отправиться к семье Ричарда и объяснить им, глядя в глаза, что именно произошло, – то немногое, что я могла для них сделать. И потому в начале января я полетела в Англию.

Сойдя с самолета в лондонском аэропорту, я села на поезд до Саутгемптона, где жили хозяева «Хазаны», Питер и Кристина Кромптон. За окном поезда мелькал холеный английский пейзаж, так сильно отличавшийся от не тронутой рукой человека изобильной растительности островов Тихого океана.

Встреча в аэропорту

Дом Кромптонов поражал воображение. Они были деликатными хозяевами и делали все, чтобы мне было уютно. Питер спросил, не хочу ли я вместе с ними и несколькими друзьями поучаствовать в гонках вокруг острова Уайт. Я ответила не сразу. Последняя яхта, на которой я была, – «Хазана». Страховой компании Кромптонов удалось продать яхту на Гавайях. Взамен они купили тридцатишестифутовый шлюп, на котором участвовали в местных гонках и проводили выходные. Как ни странно, я соскучилась по ощущению бескрайнего моря вокруг, и я решила присоединиться. Гонку мы не выиграли, но не были и последними. Мы прекрасно провели время, хотя подзабытое ощущение идущей под парусом яхты пробудило глубоко погребенные воспоминания о наших с Ричардом путешествиях. Усилием воли я заставила себя вернуться в настоящее время. Никто из друзей Кромптонов не упоминал при мне «Хазану» или ураган, хотя я уверена, что все они знали эту историю.

Я погостила у Кромптонов недолго: мне не терпелось отправиться в Корнуолл к родным Ричарда. Кромптоны понимали, что я все еще страдаю, и я была тронута их отношением.

В Саутгемптоне я села на поезд до Корнуолла, где остановилась в доме сестры Ричарда, Сюзи. То было время слез. Сюзи с Ричардом были так близки, ей было трудно поверить в его гибель. Она видела, что я эмоционально неустойчива – в одну минуту улыбаюсь, в следующую заливаюсь слезами, – поэтому мы гуляли и говорили, делились разными историями.

Вскоре после меня к Сюзи приехал отец Ричарда, мистер Шарп. Когда он вошел в гостиную из столовой, я встала, не зная, что мне делать – нужно ли мне обнять его или достаточно пожать руку? Я вглядывалась в его лицо, но не могла найти ни малейшего сходства с Ричардом. Вдруг я заплакала и удивила сама себя, предложив:

– Может, обнимемся?

Он обнял меня и похлопал по спине. Спустя минуту положение спасла Сюзи, пригласив всех за стол. За обедом разговаривали о пустяках, никто не упоминал имя Ричарда. Все, ради чего я была здесь, – говорить о Ричарде; мне хотелось, чтобы они расспрашивали меня о нем. Но от меня словно отгородились каменной стеной, поэтому я прикусила язык.

На следующий день мы ужинали у Шарпов. Их дом тоже поражал воображение. Меню было продуманное и изысканное, но я лишь нервно ковырялась в тарелке. Желудок сжимался в узел от ожидания того, что мне придется говорить со всей семьей.

После ужина мы собрались в гостиной, и я наконец-то пересказала ужасную историю, все, что тогда произошло. Я рассказывала, как мы старались обогнать ураган и каким героем был Ричард, как он храбро боролся, чтобы спасти от гибели «Хазану» и меня. Они сидели и слушали. Никто не задал ни единого вопроса. Может быть, молчание было их способом пережить трагедию – не знаю. Я была там, потому что сердце подсказывало, что я должна Ричарду эту поездку. Он хотел бы, чтобы его семья узнала, как храбро он погиб, из первых рук. Я знала, что их боль так же сильна, как и моя. Я знала, что больнее, чем мне, быть не может – по-другому, может быть, но еще больнее просто некуда. Я так отчаянно хотела достучаться до них, отыскать частицу Ричарда, которая жива до сих пор. И было трудно принять тот факт, что продолжения Ричарда не существует, хотя в моих глазах это лишь подтверждало, насколько он уникален.