Вода и ветер

Христу поджопников я вздумал надаватьза всё, что он творил – зараза.А он в евангельскую спрятался кровать,И из неё не вылезал ни разу.

А то, бывает, отец выпьет и давай петь, отстукивая ритм ножом по столу:

Не смотрите на Христа,Жалкого, распятого,Когда время на часах

Половина пятого.А смотрите на Христа,Жалкого такого,Когда время на часахБудет полшестого.

И ещё меня жизни учит. «Ника, – говорит он, – ты сначала это училище богоугодное закончи, а потом иди на все четыре стороны. Какая-то дипломная подготовка у тебя будет. Но если ты сейчас бросишь обитель света и добра, это будет позор нашей семьи и прихода». Вот так я и живу.

– Я бы сдох, – признался Женька после паузы. – Мне мои дурацкие проблемы сейчас такой фигнёй показались!

– А что случилось? – сочувственно спросила Вероника.

– Да сосед выживает из комнаты, педераст. И друзей своих водит, педерастов. И денег нету.

– Ой, так это везде! У нас тоже мужеложцев полно. Да и я сама не буду врать, что никогда не спала с девушками.

– Пиздец, – подвёл итог Женька. – Мне, чес-слово, стало стыдно за свои проблемы. Перед Богом. И Христом. Я, в сущности, свободный человек…

– А ты подумай, правда ли ты свободен, – насмешливо предложила Вероника. – Мне отец говорил, что так даже лучше. В деревне у него авторитет какой-никакой, и людей меньше видишь, а в большом городе, в тесноте и духоте, среди сытых ублюдков, было бы ещё хуже.

– Так говорят те, кто не смог пробиться в большом городе.

– Ну и пусть. Зато ему не приходится круглые сутки лебезить перед митрополитом и чёрным духовенством, которое он презирает. Он у себя дома говорит, что хочет, а в церковь идёт просто как на работу, он не пытается заставить себя верить и даже не врёт, просто свечки зажигает и читает по молитвеннику, как бухгалтер читает тетрадь с дебетом и кредитом. А некоторые могут быть свободны, но им что-то мешает, хотя вроде бы в Москве живут, и…

– Я понял, – перебил Женька. – Но я свободен потому, что у меня внутренняя вера в Христа, и мне не надо ни врать, что верю, ни соблюдать обряды и табу, чтобы ощутить себя верующим или кого-то наебать.

– Ты хочешь сказать, что всё можешь, поскольку для тебя не существует запретов? А в действительности не можешь даже домой нормально доехать. Ну, и почему тогда «свободно верующие» свободнее воцерковлённых?

Женька разозлился. Девочке явно нельзя было давать пить. И вообще не надо было с ней контактировать. Дурак он. И день сегодня дурацкий.

– Здесь же транспорт ходит раз в сто лет. Я виноват в этом, да? Неужели не ясно, что это уже не под мою ответственность?

– По-настоящему свободный человек всегда найдёт выход, его воля определяет и формирует правильные поступки.

– Это где ты таких фраз набралась?

– А ты думаешь, я идиотка? – спросила Вероника тем же псевдосмиренным, явно заученным в семинарии тоном.

– Ты хочешь сказать, что это я – идиот, ты сначала льстишь, вызываешь на откровенность, а потом издеваешься над людьми!

– Обычно высшие силы присылают людей, которые так с тобой разговаривают, не просто так. Один буддист про это подробно писал, я забыла, кто. Значит, надо в себе что-то радикально менять.

– Хорошо, я пошёл, – Женька решительно поднялся с бревна. – Удачи тебе. Очень сочувствую.

– Я тоже пойду, скоро автобус, – кротко ответила Вероника, взглянув на экран мобильного телефона.

Сука, подумал Женька.

Они молча дошли до остановки. Снег перестал идти. Грязно-серый, он лежал на земле, как проклятие Агасфера, по мнению русских националистов, лежит на евреях.

– Я доеду, на чём хочу, – вдруг сказал Женька с нажимом.

– Да? – поповна задумчиво жевала позаимствованную у него жвачку с мятой без сахара.

– Я доеду, на чём хочу и куда угодно, – уточнил Женька. Он чувствовал, что дошёл до точки. Настроение было отвратительное, мрачно-оптимистическое.

– Хорошо, – сказала Вероника и в упор посмотрела на него. – Поезжай. Может, ещё увидимся. Заходи в семинарию. Адрес в Интернете есть.

Может, ещё поступить, блин, в эту семинарию, думал Женька, плетясь по грязной дороге. Чудесное предложение. Он бы, пожалуй, стал попом типа отца Александра.

– Как же достало всё это православие, – неожиданно для себя проговорил Женька, – слов дофига, а толку – ноль…

Ободранная "Лада" с кавказцем за рулём пронеслась мимо и скрылась за поворотом. Стало тихо. Женька устало осмотрелся и на краю тротуара, недалеко от старой кривобокой бани, заметил пустой молоковоз. Нехорошая мысль закралась Женьке в голову. Он подбежал к молоковозу и в мгновение, как принято выражаться, ока, запрыгнул туда и завёл мотор.

Внутри машина была грязной, на соседнем сиденье валялись промасленные тряпки и свёртки, на полу – канистра с водой. Над рулем были косо прилеплены миниатюрные фотокарточки голых баб и иконка с Иисусом Христом. Мотор исправно работал.