Вода и ветер

– Он должен был уже придти. Не пришёл. Они же старые все, еле ездят. Значит, ждать другой. Я думаю, может, домой пойти, там подождать, так там мать, я её видеть не хочу, – сказала Вероника, глядя на стену.

Стена будки была исписана идиотской чушью: «Алёна, вернись, я всё прощу! СУКА!!!», «Альбина, Наташа, Юля – дуры, суки, умрут страшной смертью», «Анджелина Джоли forever».

– Знаете, у меня вот выпить есть, – признался Женька, – я бы пошёл куда-нибудь в лес или за церковь посидеть на бревне, выпить… – Мимо промчалась грязная легковушка, – чёрт, если бы не эта девица, мог бы застопить и уже ехал бы домой. Там тоже холодно, да ещё и отец, но можно растопить печь и лечь спать.

– Здорово, – обрадовалась Вероника, – я мать в ближайшие две недели не увижу, отчитываться не придётся, почему от меня пахнет сигаретами. Можно куда угодно пойти!

Да уж, если для тебя грязная заснеженная поляна с той стороны церкви означает «куда угодно», это диагноз.

– А вы курите? – спросил Женька.

– Да, у нас некоторые девушки курят, но тайком, и на исповеди редко признаются. Пойдёмте, я знаю дорогу, которой почти никто не ходит. Нас не увидят, сейчас все дома сидят.

Толстенные брёвна, мирно гниющие под снегом, были покрыты обрывками газеты «Волжское подворье» с невнятными чёрно-белыми фотографиями мэра в пиджаке, n-ского батюшки Иоанна в рясе и отца Александра, в миру – Миронова, почему-то в строгом костюме, не вяжущемся с его нечёсаной бородой и мятежными кудрями a la Че Гевара. Кусок статьи повествовал о чём-то невнятно-местечково-высокодуховном. Дальше была линия отрыва. На другом обрывке была чудовищного качества фотография школы, где правил Женькин папаша Николай Петрович, и заголовок: «С дружбою, с книгою, с песнею!»

– Господи, – пробормотал Женька, – нет слов, как мне надоел папаша. Будь я настоящим интеллигентом, у меня бы развился Эдипов комплекс.

– А что такое настоящий интеллигент? – заинтересованно подняла брови Вероника.

Она уже успела стрельнуть у Женьки Васину сигарету и даже попросила самогона, который ей не очень понравился. Но, как выяснилось, самогон, который варила звонарь церкви обоих святых Нина Никифорова, был гораздо крепче. Нина была очень набожной пятидесятилетней вдовой, отсидевшей за мошенничество и неоднократно платившей штраф за изготовление самогона. Природа и суровый тюремный опыт наделили её незаурядной для женщины силой и проч. Поэтому она звонила так громко, что местные алкаши, прилёгшие в воскресенье отдохнуть с похмелья, просыпались и матерились, призывая на голову звонарихи Иисуса Христа, чёрта и товарища Сталина, который должен воскреснуть и ввести обратно атеизм, чтобы никакие бабы в нерабочее время не звонили в чёртовы Христовы колокола. Но самогон алкаши покупали чаще всего именно у звонарихи, и брала она дёшево. Получался замкнутый круг.

– Отец её часто ругает, – пояснила Вероника, – и звонит она со всей силы и не вовремя, и поддатая ходит в церковь, и свечки два раза роняла, чуть не сожгла иконостас. Но потом прощает, потому что она ему носит самогон бесплатно и яйца красит в Пасху.

– Я щас точно буду ржать, – сказал Женька. – Извини! – Он чуть не пролил отраву на бревно с портретом мэра. – Так вот… кто такой интеллигент? Это придурок такой заумный, который перед всеми извиняется. И чувствует ощущение вины перед отечественным… народом. Я, в общем, верю в Бога, но не так, как следует, и знаю, что надо испытывать чувство вины, но у меня не получается. Мне иногда на всех похуй.

– Ничего, ничего, – успокаивающе проговорила Вероника. Курение ей шло, она изящно стряхивала пепел на газетное изображение школы. – Мне уже на всё наплевать. А врать я не хочу. У нас есть такая девица в семинарии, Оля Спесивцева, по первому образованию филолог, писательская дочка. Такая противная… с задницей. И волосы красит в красный цвет, хотя батюшки ругаются. Ведь краситься запрещено. Так мы с ней и другими девками однажды в Лавру поехали и там перед праздником пили водку и курили. Наутро надо было идти на исповедь. Батюшка что-то унюхал и спросил: курили вчера? Олино лицо надо было видеть. «Я?! Курила?! Я?! Пила?!!» Батюшка офигел. Не знал, что сказать в ответ на такую наглость. Так она ещё всех стравливает между собой, но при этом корчит из себя святую миротворицу. А я, наверно, честный человек. Я б её вообще убила!

– А твой отец в курсе, что тебя всё достало?

– Да он сам… – махнула Вероника изящной ручкой. – Думаешь, он верующий?

– Не знаю, – растерянно сказал Женька.

– Вот отец Александр верующий. Сам, наверно, знаешь.

– Мы с ним про Бога как-то мало говорили. Про кино больше, про это, про искусство.