Вода и ветер

Так что же ты делаешь здесь, паскуда?

– Он развёлся с Евгенией Павловной? – равнодушно спрашивает Глеб. Мать пытается налить ему молоко в чай, хотя он тысячу раз говорил ей, что такое не пьёт.

– Он и со мной развёлся, – спокойно отвечает Раиса.

…А, эта выдра – дочь почтового чиновника Б.

Лейтенант Кормухин её использовал, как трамплин, а потом развёлся – нечего стало добиваться от неё. Ева была такая заносчивая, они не смогли ужиться. Говна в них обоих было много, этой самой гордости. Так Глеб переводит её слова на свой язык.

Кому же достанется квартира, которую он получил после развода с Раисой? Малолетней шалаве, у которой нет ничего, кроме сисек третьего размера, диплома программиста, купленного на деньги Кормухина, и невероятной самонадеянности, за которую нужно бить головой об асфальт. А лучше – о раздолбанную брусчатку, это больнее.

Раиса отвечает на незаданный вопрос: что она делает здесь?

– Я слышала, что двадцать лет назад у Славы произошёл неприятный инцидент с соседями, и дошло до суда. Захотелось посмотреть, всё ли у этих людей в порядке. Теперь вижу, что всё нормально, даже отлично. Разве есть в этом городе ещё женщины, у которых сыновья – программисты, живут в Москве и учатся в аспирантуре? Вы ведь скоро на квартиру в Москве накопите: у вас хлебная профессия?

Молчи, приказывает себе Глеб. Только молчи.

– Вы мне простите это любопытство, – виновато произносит Раиса. – Доживёте до моих лет – поймёте. Мне было важно узнать, что с вами случилось. Все, кто сталкивался с моим бывшим мужем… так или иначе, у них у всех было в жизни что-то не то.

– Странно, что он рано умер, – говорит Глеб. – Ещё пятидесяти не было. Вроде, он был таким здоровым жизнелюбивым человеком.

– Нет, – отрывисто отвечает Раиса. – Он не любил ни людей, ни жизнь, и у него был приобретённый порок сердца. В общем-то, его из-за этого и комиссовали.

Что такое «не любить ни людей, ни жизнь», матери Глеба непонятно. Она далека от подобных абстрактных рассуждений. Мать начинает покашливать, бросать в сторону Глеба взгляды, означающие: «Ты бестактная свинья», – а потом роется в стенном шкафу в поисках валерьянки или цикория.

– Его отличал какой-то патологический интерес к смерти, – продолжает Раиса, пристально глядя на Глеба. – Это был очень тяжёлый в общении человек, очень мягко говоря.

Мать оборачивается в её сторону, взор её пылает сдержанным гневом: как можно при посторонних так отзываться о законном муже, пусть даже мёртвом, пусть даже бывшем?

– Странно, что он стал математиком, – говорит Глеб.

Мать возмущённо смотрит на него: какое тебе дело, почему посторонний человек стал математиком?!

– Знали бы вы, как мне в своё время надоело писать за него кандидатскую, – устало усмехается Раиса. – А свою я так и не успела защитить. На кафедру мехмата меня не взяли: заведующий был убеждён, что девушкам там делать нечего. Вот и пришлось писать для других, а то я чувствовала, что опускаюсь до уровня домохозяйки… Станислав ничего, кажется, не выбирал, он и служить пошёл потому, что все его родственники – военные. С детства видел вокруг себя стаю штабных крыс, что ему ещё оставалось? Только он был недисциплинированным; Ева поначалу держала его в рамках, но потом они начали скандалить, и всё пошло прахом.

Добрый ангел с Госпитальной улицы, явившийся с благой вестью, думает Глеб. С благой целью отомстить. Как всё-таки люди мелочны. Сидеть на мусорной кухне в заштатном пограничном городишке и рассказывать, каким уёбком был её муж. Ты уже рассказала об этом бывшим соседям Евы? Может быть, он и в её доме кого-нибудь убил?

Завтра, между прочим, похороны. Варварский обычай – надо сжигать людей. Альтруистический обычай – людей отдают на прокорм муравьям и медведкам. Глеб отодвигает чашку чая, который невозможно пить, и предлагает проводить Раису, иначе она опоздает на рейсовый автобус.

Чёрная трава в тени. Пару минут назад закончился дождь. «Ночь была с ливнями и трава в росе». Заткнись, тварь, только слащавой советской попсы тут не хватало. Она перестаёт напевать (чёртова телепатия). Открытые туфли и подол старомодной юбки мокры насквозь.

Пойдёмте лучше этой дорогой, предлагает он, это быстрее, иначе точно опоздаете. Она соглашается, потому что не знает, какими дорогами ходить по этому городу, откуда ей знать.

Этой дорогой можно выйти только к реке.

У реки никого нет. Лунный луч, пробивающийся сквозь ветви шиповника, почему-то кажется мокрым. Кажется, что соприкосновение с ним неприятно, как с мокрой занавеской. Раиса опережает его на шаг и в полутемноте спотыкается о камень. Это очень вовремя. Он сплетает пальцы рук и бьёт её по голове. Он уже не помнит, завёл её сюда сознательно или тоже забыл дорогу.

Женщина медленно оседает на берег, усеянный камнями, о которые так просто удариться виском. Поскользнулся – и всё.