Вода и ветер

Ему не идёт это молчание. У него светлые волосы, он обычного роста и сложения, а сдержанность и мрачность идёт очень высоким и темноволосым, говорит девушка с факультета математической лингвистики.

– Я разберусь, как мне себя вести, – отвечает он. Начало двухтысячных, сумерки анархии. По общежитским вахтам рассадили охранников, напоминающих Глебу колорадских жуков: они жрут остатки подростковой свободы, как эти твари – картофельные листья.

– Тебе нужно было в сельхозакадемию поступать, – говорит девушка. Она считает себя очень умной, раскованной и в то же время глубоко порядочной. Чистота её души выражается в том, что за четыре года учёбы она украла всего два куска мыла в душе и не скрывает этого, а её соседки воруют всё, что не приколочено, и пытаются это скрывать.

Стоит пустить бабу в область точных наук, как эта пиздоболка сразу же начнёт сравнивать матлингвистику с обычной – смутной, туманной и никому на хрен не нужной лингвистикой и, что хуже, примешивать к этому делу нумерологию, алхимию и каббалу. Между тем, когда на этаже погас свет, и пришлось вызывать аварийку, эта курица забилась в угол, обмоталась одеялом и тряслась полночи, думая, что сейчас в комнате что-нибудь загорится или заискрит. Ни алхимия, ни каббала не дают ей ни знаний, ни смелости.

– Давай ты не будешь учить меня жить – советует Глеб, допивая мерзкую водку. Другой нет. Его это бесит. Но скоро сессия, и подрабатывать некогда. – Мне двадцать один год, меня уже не исправишь. Найди себе первокурсника и пудри ему мозги, если твой комплекс училки всё не сходит на нет.

– Интересно, почему ты стал таким? – подумав, спрашивает девушка. В полутемноте кажется, что тени вокруг её глаз отливают бронзово-зелёным, словно крылья майских жуков. Такое чувство, что вокруг одни насекомые, или он просто перебрал сегодня водки?

– Ты, мне кажется, скорее гуманитарий по складу личности, – глубокомысленно заявляет она. Эти, бля, девицы, которые по чистой случайности не продолбали шпоры по психологии, получили пятёрку и с тех пор воображают себя Аннами Фрейд.

– Некоторые люди сами выбирают, кем быть, – медленно произносит Глеб, понимая, что эта фраза до одури банальна и, возможно, не до конца правдива.

– У меня сложилось впечатление, что тебя кто-то заставил, – говорит она. Нет чтобы добавить: «Извини за бестактность», или: «Я просто хочу тебе помочь», или: «Может быть, я недопонимаю тебя». Потрясающая самонадеянность.

– Не заставил, нет, – спокойно говорит Глеб и случайно смахивает на пол пепельницу (эта шмара, ко всем её недостаткам, ещё и курит). – Всего лишь кое-чему научил. Это был человек, убивший моего отца.

– Ты что сочиняешь?! – недоверчивым шёпотом спрашивает она. В её системе координат убийство относится к фильмам ужасов и сводкам новостей. В настоящей жизни такого быть не должно. Она подсознательно уверена: все, кто говорит, что сталкивался с убийством, врут. Таких людей среди её знакомых быть не может. Убийство настолько приукрашено и затаскано режиссёрами, что его метафизическая (если предположить, что метафизика существует) и смысловая составляющие кажутся далёкими от реального преступления, как роман «Унесённые ветром» – от ебли поселковых алкоголиков.

Больше всего ей не понравилось его спокойствие. Через три года она станет учительницей информатики на окраине своего городка, заведёт livejournal и напишет там: «Спокойствие способно взбесить, как ничто другое», – фразу такую же претенциозную, банальную и трусливую, как она сама.

Полы в доме проседают, пишет мать. Во дворе всё заросло. В военчасти новый начальник, похож на мразь. Если похож – значит, и есть мразь. Так ей подсказывает опыт.

Могла бы выйти замуж по объявлению и смыться оттуда, думает Глеб. Вот бы двор зарос терновником, это хотя бы красиво и символично. А там наверняка лопухи, татарник и хмель. Тоже, в общем-то, символично.

Во дворе его нового дома ничего не растёт. Нет, конечно, это не его дом. Какой-то сомнительный пиар-менеджер сдал им с приятелями квартиру. Они вынуждены жить вскладчину: приятелям надо выплачивать кредиты за ноутбук и ремонт комнаты в коммуналке, а Глеб хочет накопить денег на оплату аспирантуры. Сейчас ничего не возьмёшь простым упорством и уверенностью в себе, а тем более – мозгами. Сейчас нужны деньги и столичная регистрация. Но большая часть денег уходит на жильё и взятки.

А, да, ещё девкам на аборты. Они плачутся, что их не берут работать программистами. Негде зарабатывать на аборты. Бесплатные делают под новокаином, а он действует не на всех. Мужики – козлы, и т. д., и т. п. Какого хера ты тогда со мной общаешься, становилась бы лесбиянкой, советует Глеб одной из них. Овца начинает истерить, как будто в этом есть что-то плохое, хотя ещё Фрейд писал о свойственной всем женщинам бисексуальности. Итак, денег нет.