Водители фрегатов. О великих мореплавателях XVIII — начала XIX века

Посредине рощи стояли статуи в человеческий рост, сделанные из дерева. Тапега объяснил, что статуи эти изображают его прапрадедов, давно уже ставших богами. Тут же находился высокий столб, обвитый доверху листьями кокосовой пальмы и белой материей. Крузенштерн хотел дотронуться до этого столба, но Робертс вовремя сказал ему, что столб табу и трогать его нельзя. Невдалеке от столба и статуй находилась хижина жреца, охранявшего морай. Тапега позвал его, но из хижины никто не откликнулся: жреца не было дома.

Тогда Тапега предложил морякам войти в хижину и там отдохнуть. Но моряки просидели там недолго. Запах тления был нестерпим, и они поспешили выйти из этой кладбищенской рощи.

Тапега попрощался: ему надо было вернуться в деревню. Он расстался с Крузенштерном самым дружеским образом и обещал скоро приехать на корабль. Робертс повел моряков кратчайшей дорогой к берегу.

Но солнце жгло так, что все вскоре взмолились о тени и отдыхе. Тогда Робертс заявил, что тут совсем рядом находится его дом, и пригласил всех к себе. Моряки охотно приняли это приглашение.

Робертс повел их в лес, и скоро они вышли на небольшую лесную полянку, посреди которой стояла одинокая тростниковая хижина.

Жилище Робертса ничем не отличалось от жилищ островитян. Навстречу гостям вышла молодая женщина с ребенком на руках. Это была жена Робертса, дочь Тапеги. Робертс ласково улыбнулся сыну, и ребенок протянул к нему ручки.

— Ваш сын тоже бог? — спросил Крузенштерн. — Ведь он внук короля.

— Нет, он не бог, — ответил Робертс, смеясь. — Дети королевских сыновей — боги, но дети королевских дочерей — простые смертные.

Гости вошли в хижину и уселись на циновках. В углу стоял медный чайник и лежало ружье; только эти две вещи указывали на европейское происхождение хозяина; вся остальная утварь была такая же, как во всех других хижинах Нуку-Хивы. Жена Робертса выучила несколько английских слов и попробовала пустить их в ход, но ничего связного ей сказать не удалось, и она смущенно умолкла.

Отдохнув и освежившись холодным кокосовым молоком, моряки снова пустились в путь. Робертс вывел их на берег как раз к тому месту, где стояли шлюпки. Здесь все было в полном порядке. Матросы спокойно покуривали свои трубки; их с самым добродушным видом окружали островитяне, пришедшие на берег, едва стало известно, что мир заключен.

Вернувшись на «Неву», капитан Лисянский немедленно послал шлюпку за водой. Через час шлюпка вернулась с полными бочками: островитяне сами наполнили их. Все шло по-старому.

Крузенштерн объявил, что экспедиция тронется в дальнейший путь, едва «Нева» вдоволь запасется водой. «Надежда» давно уже была готова к отплытию, и команда ее последние два дня стоянки у берегов Нуку-Хивы провела в прогулках и поездках на шлюпках вдоль берега.

Во время одной из таких поездок лейтенанту Головачеву, командовавшему шлюпкой, удалось открыть неизвестный до тех пор географам залив, который был больше и глубже бухты Анны-Марии. Залив этот он назвал именем знаменитого русского моряка Чичагова. На берегу залива Чичагова стояла деревня, побольше и побогаче той деревни, в которой правил Тапега. Был здесь свой король, встретивший Головачева очень ласково. О Тапеге он отзывался презрительно: деревня Тапеги могла выставить в бою только восемьсот воинов, а деревня залива Чичагова — тысячу двести.

Головачев заметил, что хижины здесь гораздо новее, чем хижины деревни Тапеги, стены которых были покрыты плесенью и начали подгнивать. Это удивило его.

— Ваша деревня, видно, недавно построена? — спросил он короля.

— Нет, она построена давно, — ответил король, — но недавно ее разрушили громом твои братья, белые люди, и нам пришлось строить ее заново.

Головачев догадался, что это одна из тех двух деревень, которые разрушил капитан английского корабля, когда островитяне отказались дать ему провизию даром.

В окрестностях Головачев нашел несколько небольших ям, которые могли быть только следами пушечных ядер.

Головачев решил возвратиться сушей. Он отправил шлюпку прежним путем, а сам вместе с тремя спутниками пошел к бухте Анны-Марии пешком, через пустынную центральную часть острова. Целый день бродили они в горных ущельях, среди дикого тропического леса, такого густого, что иногда им приходилось прорубать себе дорогу топором. Усталый, измученный, прибыл поздно вечером Головачев на «Надежду».

— Ложитесь спать, лейтенант, — сказал ему Крузенштерн. — Завтра мы выходим в море.

Англичанин Робертс сопровождал моряков во всех их прогулках по острову. Он оказал экспедиции много важных услуг. Собираясь сняться с якоря, Крузенштерн хотел как-нибудь отблагодарить Робертса.

— Поезжайте с нами, Робертс, — сказал он ему. — На обратном пути мы будем плыть мимо Англии, и я отправлю вас на родину.

— Что вы! — закричал Робертс в ужасе. — Там беглых матросов заковывают в кандалы и отправляют на виселицу!

— Это верно, — согласился Крузенштерн. — Но у меня в Англии много влиятельных знакомых, и я мог бы похлопотать за вас. Неужели вы совсем не тоскуете по родине, по родному языку, по большим городам?