Водораздел

В избу вошел сухонький мужичонка с редкой ярко-рыжей бородой.

— Что-то рановато, Онухрей, ты по гостям пошел, — удивленно заметила Степанида.

В селе Онухрея звали Пруссаком, потому что он сам и его многочисленная семья были все без исключения рыжими. Детей у него было с десяток, все мал мала меньше, и, конечно, с такой оравой Онухрей был чуть ли не самым бедным жителем Подужемья. Однако человек он был веселый, словоохотливый, и увидев Харьюлу, немедленно спросил с притворным удивлением и веселой лукавинкой в рыжих глазах:

— А у Степаниды, я вижу, никак сваты в доме?

— Пытался он ночью посвататься, да получил от ворот поворот, — ответила хозяйка, не поворачиваясь.

Ошарашенный Харьюла растерянно смотрел на Степаниду, склонившуюся над столом, и не мог даже слова вымолвить. Онухрей захихикал. А Степанида, как ни в чем не бывало, продолжала процеживать молоко.

Вдруг, словно что-то вспомнив, Онухрей стал серьезным.

— Да, Симанову вдову уже похоронили, — сообщил он, глядя на Харьюлу.

Однако не ради этого сообщения Онухрей с утра пораньше явился к Степаниде. Было у него и более важное дело. Белофинны, отступая, забрали у него лошадь. Кто-то посоветовал Онухрею пойти в сельсовет и потребовать, чтобы ему дали новую лошадь. В сельсовете, конечно, посмеялись и, в свою очередь, посоветовали сходить в Кемь и обратиться в ревком. Мол, там всем бедным выдают лошадей. Наивность Онухрея поразила Харьюлу. Он даже не мог в толк взять, серьезно все это он говорит или просто шутит. А Онухрей продолжал жаловаться: «Им-то хорошо смеяться. У них и лошади и прочего добра полно. А на чем я свою землицу буду пахать? На бабе своей, что ли? Кобыла-то моя совсем, захудалая. Не знаю, дошла хоть до Войярви». От красноармейцев Онухрей узнал, что Харьюла ночью вернулся из Войярви, и потому сразу же побежал узнавать, может быть, разведчики где-нибудь у дороги видели его лошадь.

Нет, лошади Онухрея Харьюла не видел. Белофиннов в Войярви они тоже не застали. Жители рассказывали, что, белофинны остановились было в деревне, чтобы напоить взмыленных лошадей, но никто не вынес им воды, и они помчались дальше, туда, откуда и пришли.

— А я и в Кемь пойду, — грозился Онухрей. — Мне пахать скоро. Снег-то с полей вот-вот сойдет…

Вдруг в избу вбежал усатый красноармеец.

— Хозяйка, куда сено разгрузить?

— Сено? — удивилась Степанида. — Какое сено?

— Хорошее сено, душистое. Из сеновала, что за горой, — пояснил усач. — Солдатка Степанида, это ты будешь?

— Ну я. — Степанида ничего не понимала. — А что?

— Да ничего страшного, молодуха. — И усач похлопал Степаниду по плечу. — Командир батальона велел… Под свою ответственность.

Усач рассказал, что Донов, встретив одного из членов комитета бедноты, договорился с ним относительно сена и приказал доставить его во двор Степаниды. Возле избы стоял воз сена.

Когда Степанида и усач вышли, Онухрей многозначительно захихикал.

— Я, брат, всегда говорил, что бабам куда легче, чем нашему брату, мужику, — сказал он Харьюле. — Подолом махнула — и готово дело.

Харьюла стал торопливо одеваться. Эту историю с сеном он объяснял себе примерно так же, как и Онухрей. Ай да Донов! Харьюла не знал, что, оставив в селе полвзвода красноармейцев нести караульную службу, Донов со своим отрядом вернулся в Кемь в тот вечер, когда Харьюла ушел в разведку.

Онухрей смотрел из окна, как красноармейцы разгружают во дворе сено и ворчал себе под нос: «Руочи вот так же забирали сено и лошадей… Хо-ро-шо получается…» Если бы этот воз с сеном был привезен ему, он, конечно, не стал бы ворчать. А сейчас ему было завидно. Но выразить свое недовольство вслух он все же не решился, лишь сопел про себя. Выйдя во двор, он прихватил с воза горсть сена и вдохнул его душистый запах. Хорошо пахло сено. Совсем как летом, когда Онухрей таскал его в сарай Саффея Ильича. «А все-таки… хи-хи», — посмеиваясь, Онухрей поплелся домой.

Харьюла тоже вышел на крыльцо.

Заметив, что гость снарядился по-дорожному, Степанида подбежала к нему.

— Уже и пошел? Не поел, не попил, а-вой-вой…

— Надо идти. По утреннику-то лыжи лучше скользят, — Харьюла взял приставленные к стене у крыльца лыжи и поблагодарил хозяйку.

— Чего уж тут благодарить, — виновато улыбнулась Степанида. — Будешь опять у нас, так заходи на чай.

И, захватив с воза огромную охапку сена, исчезла в широких дверях сарая.

Харьюла направился к избе, где остановились на ночлег его разведчики. Там он узнал, что Донов еще позавчера вернулся в Кемь. Разведчики вышли за околицу и только здесь, за ручьем, встали на лыжи. Растянувшись цепочкой, пошли в сторону Кеми. Долго еще был слышен позади постепенно отдаляющийся шум порога.