Водораздел

Выполнив поручение Донова, Емельян не сразу вернулся на перрон. Он заглянул во двор за станцией, где находилась толкучка. Вокруг, перешептываясь, переругиваясь, договаривались о цене, менялись, покупали, продавали совсем как на барахолке в Петрограде, возле обводного канала в самом конце Лиговки, где Емельяну доводилось бывать много раз.

— Давай николаевские… Дешевле отдам.

— Ты что, бабуся? Ишь ты; видно, тебе хочется, чтобы Николашка опять царем стал? Ничего не выйдет, не надейся. Николашку твоего давно уже шлепнули.

— Господи Иисусе! Что ты говоришь, касатик? Не-ет, царь-батюшка жив, за границу, бают, уехал. Ну, есть ли у тебя николаевские-то? Три рубля скину…

В сторонке стоял какой-то мужчина в одежде железнодорожника и торговал заграничными папиросами. Возможно, это был проводник поезда, привезший папиросы из Мурманска. Но Емельяну показалось, что торгует этот мужчина как-то слишком осторожно, из-под полы. Он подошел поближе и его чуткое ухо уловило слова, произнесенные продавцом папирос.

— Комиссарам скоро конец… Разве не слышали — союзники-то уже…

Емельян подошел к железнодорожнику.

— А вы кто такой? Товарищ или эксплуататор?

Тот не растерялся:

— А ты кто такой? Сыщик или поп?

— А ну, покажи документы! — потребовал Емельян.

— Пожалуйста, — и, к его удивлению, железнодорожник с готовностью полез в карман за документами.

Емельян струхнул. Не попасть бы опять впросак, как прошлой осенью под Царским Селом. Там они с одним матросом остановили какую-то машину, ехавшую в Царское Село. В ней сидел иностранный корреспондент. Емельян решил, что это шпион, и чуть было не поставил к стенке. И все потому, что не знал грамоты и не сумел прочитать пропуска, выданного корреспонденту в Смольном. После этого казуса Донов стал в свободные минуты обучать своего вестового грамоте. Однако читал Емельян еще только по слогам.

Емельян взял документ железнодорожника и стал изучать его. Стоявший рядом с ним красноармеец мельком взглянул на бумажку и заверил:

— В порядке. Печать на месте и все как положено…

Из толпы, собравшейся вокруг них, послышались недовольные голоса:

— Чего он зря пристал к человеку?

— А имеет ли он право? Может, у самого документы не в порядке?

Неожиданное происшествие отвлекло внимание толпы от Емельяна. На утоптанной площадке за вокзалом, где извозчики зимой ожидали пассажиров с поезда и где вся земля была усеяна зернышками овса и клочками сена, рядом с воробьями, подбиравшими зерна, бродила чья-то тощая, грязно-серая коза. Кто-то привязал на шею козы дощечку с надписью: «Мне надоела Советская власть».

Люди сгрудились вокруг козы, смеялись, Емельян тоже ринулся на место происшествия. «Это дело рук какой-то контры», — решил он тотчас и бросился ловить нарушителя спокойствия. Поймав, наконец, козу, он потащил ее к штабному вагону, но она не желала идти и упиралась изо всех сил. Пока Емельян возился с ней, поезд Комкова отправился дальше на север и перрон опустел.

— Ты что мучаешь тварь божью? — услышал Емельян сердитый голос Донова.

Он поднял вспотевшее лицо, но козу не выпустил.

— Это не обыкновенная божья тварь, — сказал он, тяжело дыша. — Вон погляди.

Донов заглянул на дощечку и насилу удержался от смеха. Больше всего его рассмешило, с каким серьезным видом Емельян тащил невинную козу. Впрочем, от Емельяна можно было ожидать такой бдительности. Ведь и под Царским Селом он…

— Давай реквизируем эту контру и сунем в котел, — вдруг предложил Емельян. — Коза, конечно, буржуйская. Козлятину вполне можно есть. Если хорошо выварить, так мясо содеем не пахнет.

— Сними дощечку и отпусти козу на все четыре стороны, — махнул рукой Донов.

Емельян попытался оторвать дощечку, но она была так крепко прикручена проволокой, что без клещей отвязать ее было невозможно. Видно, те, кто отправлял козу «на задание», действовали предусмотрительно. Емельян попробовал переломить дощечку через колено, но она была слишком толстая. Разозлившись, он решил про себя, что этого он так не оставит. Уж владельца козы он найдет. Может, хозяин сам и привязал дощечку…

II

Со станции в город можно было идти либо по тропинке, петлявшей между голыми гранитными глыбами, либо по дороге, пролегавшей по болотистому берегу реки.

Харьюла выбрал путь вдоль реки. После возвращения из разведки он вступил в отряд Донова и вот сегодня получил первое увольнение. Он шел не торопясь, насвистывая народную песенку и вдыхая полной грудью напоенный весенними ароматами воздух. По обе стороны дороги росли низкорослые деревца ивы и ольхи. На вербах уже распустились белые пушистые почки. Несколько мальчишек обламывали ветки с кустов, и Харьюла вспомнил, как он в детстве на «вербной неделе» бегал в лесок за ивовыми ветками и потом продавал вербу в богатых домах Тампере, пытаясь хоть таким образом помочь своей хворой матери.