Водораздел

Мальчишкой Хуоти все лето бегал босиком и ноги его ничего не боялись. А теперь, став постарше, он ходил по лесу в пьексах или лаптях, и ноги стали нежными. Вот и натер ступню в том месте, где был шрам, буквально до мяса.

— А прежде-то народ крепкий был, что береза свилеватая, — продолжал рассуждать Крикку-Карппа. — Вот и отец твой покойный…

Пулька-Поавила не был настроен слушать его рассуждения.

— Схожу-ка я за лыком, — сказал он и ушел.

Крикку-Карппа открыл дверь избушки. В нос ударил затхлый запах застоявшегося воздуха. Перед печуркой в избушке лежала свернувшаяся береста и растопка, но дров не было. Захватив топор, Крикку-Карппа пошел рубить дрова. Избушку и летом надо топить, а то в ней неуютно.

Возле избушки стояло удилище, прислоненное к свесу крыши. Удилище было знакомо Хуоти — он удил им еще тогда, когда был вместе с Иво здесь, на сплаве. Хуоти осмотрел удилище и, прикрепив к нему леску, заковылял к берегу: на одной ноге — пьекса, другая — в носке.

Почти рядом с избушкой была заводь, повыше которой шумел довольно бурный порог. Когда-то Хуоти стоял на берегу, наблюдая, как чернобородый Федор Никанорович Соболев спускался по порогу на одном бревне. Тогда была весна, паводок, и вода в пороге прямо кипела. А где теперь Федор Никанорыч? Наверно, где-нибудь на сплаве. «Ишь, распрыгались!» Хуоти быстро наколол на крючок мотыля и забросил удочку чуть ниже порога, где хариусы выскакивали из воды, охотясь за насекомыми. «Ага, клюнуло!» Хуоти сразу позабыл и про свою больную ногу и про все на свете. Да, это не окушков ловить на Вехкалампи или даже на Пирттиярви. У них озеро рыбой небогато. Окуни да плотва, щука да ряпушка. Да налима ловят осенью, когда озеро замерзает, а снег еще не успевает выпасть.

— Ну как, ловится? — крикнул Крикку-Карппа. Он уже успел нарубить дров и затопить каменку.

В ответ Хуоти замахал рукой, подзывая Крикку-Карппу к себе.

— Ружье возьми… Утки…

Утиный выводок выплыл на середину реки откуда-то из камышей. Тут были утки и старые, вернувшиеся с юга, и совсем молодые утята, вылупившиеся весной.

Крикку-Карппа пристроил ружье, на сук, прицелился и выстрелил. Утки разлетелись. Утята тоже пытались взлететь, но тотчас же опустились обратно и бросились бежать по воде за мыс, куда уже успели скрыться взрослые утки. На реке осталась одна утка. Она беспомощно трепыхалась, пытаясь взлететь, потом затихла, покачиваясь на волнах.

Хуоти быстро разделся и поплыл за уткой.

Пулька-Поавила, вернувшись из лесу, сидел на пеньке перед избушкой и, ровняя края длинных и узких полосок луба, вспоминал ту морозную зиму, когда он впервые натопил эту избушку. Хорошо в ней было, тепло. А мерин стоял под навесом из хвои, дрожал, бедняга, от холода. Теперь у него мерина нет, ничего нет. Так уж нескладно у него получилось, пропал конь. Э-эх! Хёкка-Хуотари, тот не стал забивать гвоздя в копыто своей лошади. И в кемскую арестантскую не попал. И куда он тогда удрал в темноте? Так оно всегда: один вовремя смотается, а другой попадается. Одни умеют обдумывать каждый свой шаг, а другие… Услышав выстрел, Пулька-Поавила даже вздрогнул. Куда же они делись? Карппа тоже исчез. Только заметив, что у стены нет ружья, он успокоился. А вот и они…

— Гляди ты, — обрадовался Поавила, увидев добычу Хуоти и Крикку-Карппы.

Не так уж часто на порогах Колханки удили хариусов. И, видать, их развелось тут немало — вон сколько Хуоти сумел натаскать за короткое время.

— Одна дорога — одни харчи, — сказал Пулька-Поавила, когда Хуоти поставил котелок с ухой на стол, стоявший перед избушкой.

Тайга сближает людей. Может быть, люди в ней тянутся друг к другу потому, что среди дремучей чащи человек чувствует себя одиноким. А может потому, что в лесу все живет словно единой семьей. У охотников давно уж так повелось, что они, повстречавшись на охотничьих тропах, едят из общего котла около общего костра.

Крикку-Карппа перекрестил рот и, хлебнув ухи, сказал:

— Нет, из окушков уха получше получается…

Время от времени он пробовал кончиком ножа, сварилась ли его утка. Нет, пусть еще поварится. Крикку-Карппа подсыпал в котелок муки — жене удалось выменять у финских солдат на молоко немного муки, и она дала ему в дорогу пару горсточек.

«Ну, наверно, готова», — и Крикку-Карппа снял котелок с огня.

Поужинав, Пулька-Поавила снова взялся за лапоть. В голову опять полезли всякие беспокойные мысли. Он думал о бревнах, оставшихся несплавленными на берегу реки. Они же сгниют. Впрочем, ведь у него тоже бревна остались лежать под открытым небом…

Хуоти стал рубить хвою, чтобы настелить ее на земляном полу избушки.

— А скажи-ка, Хуоти, как дерево растет? — спросил Крикку-Карппа. — Сучья с каждым летом выше поднимаются или остаются на месте?

Хуоти опустил топор и задумался.