Водораздел. Будущее, которое уже наступило

Вообще вся послеколониальная история Африки — это история войн, а точнее тотальная африканская война всех против всех: Первая конголезская война (1960–1978); войны в Эфиопии (1970–1991, включая Огаденскую — 1977–1978); войны в Чаде (1965–2009); война Биафры против центрального правительства Нигерии (1967–1970); геноцид в Руанде (6 апреля — 19 июля 1994 г.); Вторая (1975–1984), Третья (1992–1993) и Четвертая (1997–2002) войны в Анголе; войны в Мозамбике (1975–1992); Вторая конголезская война (1998–2002); война в Дарфуре (с 2003 г.); эфиопско-эритрейская война (1998–2000); Вторая война Киву (с 2007 г.); этнические войны в Западной Африке в 1990–2013 гг. (кру против менде в Либерии, лимба против менде в Сьерра-Леоне, север против юга в Кот-д'Ивуар); гражданская война в Алжире (1992–2002); инспирированная Западом война в Ливии (февраль — октябрь 2011 г.); война в «треугольнике» Мали — Нигер — Азавад и др.

Все эти войны велись с исключительной жестокостью по отношению как к мирному населению, так и к пленным. Самое мягкое наказание последних — отрубание правой руки, поэтому, например, в Либерии и Сьерра-Леоне так много одноруких мужчин. Это не значит, что войны в доколониальной Африке не были жестокими. Достаточно вспомнить, например, зулу при Шаке и Дингаане (начало XIX в.), при которых у зулу не оказалось соседей — они всех их вырезали, или вражду машона и матабеле и многое другое. Однако нынешняя запредельная жестокость геноцидного типа не идет с этим в сравнение. Такая жестокость, помимо прочего, обусловлена серьезными социальными и социально-психологическими изменениями, произошедшими в Африке в XX в.

В-пятых, колониализм и постколониализм разрушил традиционные структуры — социальные, хозяйственные, ценностные, — не создав на их месте принципиально новые. Вместо этого — либо ублюдочные квазизападные, либо неотрадиционные. Для господствующих групп как квазиевропейского, так и неотрадиционного типа, которые порой переплетаются, характерно еще более жестокое и пренебрежительное отношение к соплеменникам, чем то, что демонстрировали белые колонизаторы. Серьезные изменения претерпел в эпоху колониализма и тип личности африканца, подключенный к колониальному сектору хозяйства и общества. У черных квазиевропейцев, как правило, воспитывали если не враждебное, то пренебрежительное отношение к своей культуре как низшей, примитивной, вырабатывая комплекс культурно-исторической и расово-этнической неполноценности (реакцией на него стал черный расизм, идейный комплекс негритюда). Точную характеристику морально-психологического облика колониальной личности африканца дал Д. Быстролетов: «Характер, лишенный традиционной социальной связи, делается особо пластичным, и если черный человек изо дня в день слышит в свой адрес такие слова, как „вор“, „негодяй“, „скот“ и тому подобные, то он неминуемо приобретает эти свойства и действительно становится вором, негодяем и скотом. Это относится не только к солдатам, а ко всем неграм из французских (и любых. — А.Ф.) колоний, и в первую очередь к туземным женщинам […] Они — зеркало своих господ». Речь, таким образом, идет о деформации личности.

Совокупность перечисленных факторов диктует простой вывод: являясь кладовой ресурсов планеты на вторую половину XXI в., Африка будет подвергаться все большей эксплуатации, а ее государства — дальнейшей фрагментации, в ходе которой будут оформляться в тесно связанные с Постзападом анклавы под совместным контролем ТНК и местных властей в качестве их младших партнеров (классические примеры — Шаба, Южный Судан, ряд районов Нигерии). Мир за пределами анклавов будет погружаться в футуроархаику, все больше напоминая синдбадовский Город Черных в его ночном состоянии. Трудно представить нечто вроде единой Африки — ее государства не смогут всерьез объединиться даже в региональные структуры. Сами эти государства — искусственные образования, созданные колонизаторами и не имеющие местных корней — по мере удаления колониальной эпохи, нарастания мирового кризиса и ухудшения ситуации в самой Африке начнут рассыпаться на части по этноплеменному признаку. Тем более, что это выгодно транснациональным компаниям — им легче иметь дело с небольшими целостностями, в которых сконцентрирован максимум ресурсов, будь то нефть, медь или алмазы. Именно такой подход лежит в американской схеме «Большой Ближний Восток», состоящий из нескольких десятков мелких квазигосударств, а не относительно крупных государств типа Ирака, Сирии или Ливии.