Воевода

Кирьян сел запросто, словно у себя дома. Даниил налил ему медовухи, добавил Роману и себе.

— Ну, за знакомство. Вот Кирьян, вот Роман. Будьте здоровы.

Все выпили. Помолчали.

— Я позвал тебя вот зачем, — начал Даниил. — Ты до того дня, как нам уходить на Волгу, послужи у Романа. Дело там для тебя простое.

— Так ведь я, батюшка-воевода, в деревенском деле да в охоте хорошо разбираюсь, а в купеческом темь глухая.

— Знаю, да тебе как раз и надо охотой заняться. Чтобы к Роману никто звериные лапы не протягивал. Понял?

— Как не понять! — улыбнулся Кирьян. — Уберегу. Волос с головы не упадёт.

— Ну что скажешь, Роман?

— Как родного приму. С таким человеком и рядом побыть в радость.

Кирьяну надо было в чём-то оправдаться, и он сказал Даниилу:

— Только ты, батюшка-воевода, не подумай, что я за вдовушкой как кот волочусь. У меня серьёзные виды на неё.

Даниил весело и впервые за два месяца рассмеялся.

— Ты, главное, не забудь нас на свадьбу пригласить, как вернёмся с Волги. — Кому он о Волге дважды упомянул, было неведомо, но суть некая скрытная в том имелась…

— Так мы в Борисоглебском свадьбу справим, — Кирьян понял упоминание о Волге в свою пользу. — Там у меня сродников тьма.

Даниил подумал, что дело с Романом будет улажено и завтра по следу злочинцев пойдут люди Разбойного приказа. От них рыжебородому и шепелявому вряд ли удастся скрыться. В это время из Кремля вернулся Алексей, и Даниил проводил Романа и Кирьяна, пожелав им удачи. Откланявшись старшему Адашеву, они ушли. Алексей спросил брата:

— Что-нибудь случилось?

— Ты угадал, Алёша, и у меня есть к тебе просьба. К Роману кто-то цепляется и угрожает, выпытывает, для кого готовит товары.

— А ты сам-то что думаешь? Может, это завистники сводят счёты? Среди купцов такое бывает.

— Не знаю, Алёша, может быть, купцы. Да нам подлинно нужно знать, зачем кто-то затевает кутерьму.

— И что же ты хочешь делать?

— Вот Кирьяна послал быть при купце. А тебя прошу завтра зайти в Разбойный приказ и попросить боярина Троекурова порадеть за дело. Пусть его люди отловят татей.

— Ты прав. Дело неотложное. Не дай бог, ордынцы пронюхают, а их в Москве пруд пруди. Какие они, казанские, крымские, поди разберись.

Близился февраль. Со Сретения Господня Даниилу придёт время покидать Москву. Да и всё было готово для выступления в поход. Ждали ещё новгородцев, но от них примчал гонец и принёс весть о том, что новгородские ратники прибудут на Днепр по полой воде, как всегда хаживали.

31 января Даниил пришёл на торг в Китай-город спросить Романа, что ещё нужно довезти на Ходынку, а заодно узнать, не беспокоят ли «шатуны». Роман был доволен, что Кирьян и люди Разбойного приказа порадели за него.

— Поймали тех «шатунов» на прошлой неделе. Под вечер уже пришли, смеркаться стало. К прилавку сунулись, я опомниться не успел, как за грудки схватили и ножи к горлу приставили. «Молись, — говорят, — или признавайся, кому товар сдаёшь-готовишь?» Похолодало у меня в груди, думаю, и впрямь молиться пора…

— А где же Кирьян был?

— То-то и оно, что Кирьян с торга за ними следил. Они ножи приставили, а он рысью сзади на них, да голову о голову ударил. Тут уж и приставы подоспели.

— Ну, слава богу, что всё хорошо кончилось. Что ты ещё не довёз на Ходынку?

— Топоров двести пятьдесят штук. Мастера жалуются — металла нет, так Пономарь позаботился, в литейном побывал. Обещали за неделю исполнить заказ.

— Годится.

Сразу же после Сретения Господня Даниил отправил вечером с Ходынского поля первую тысячу воинов и сто санных упряжек с припасами для новых лодок. Во главе этого отряда Даниил поставил Степана Лыкова.

— Как и договорились, идёшь только по ночам и в ведомое лишь тебе место, — наказывал Даниил. — В селениях на днёвки не останавливайся.

— Ясно, воевода. Всё так и будет, — отвечал Степан.

— Да хранит тебя Господь Бог. — Даниил обнял Степана.

Так и пошло. Каждый день в вечерние часы с Ходынского поля уходили тысячи воинов, сопровождаемые обозами. Сам Даниил пока не покидал Москву, он следил за тем, чтобы здесь было исполнено всё задуманное, чтобы не сорвался из-за каких-либо непредвиденных обстоятельств сам поход. И вот на восьмой день казармы опустели. При Данииле оставалась только личная сотня воинов. Он простился с матушкой, с братом и всем его семейством, с Тархом и Олей. В ночь на 8 февраля Даниил покинул Москву «промышляти на крымские улусы».

Февраль в тот год выдался не метельный и без сильных морозов, потому рать двигалась без помех. Дневали в лесах, вдали от селений, а по ночам шли. Уже позади Калуга, Козельск, в котором Даниил с сотней всё-таки остановился на день в надежде на то, что услышит что-либо о семье Питирима. Но нет, тщетны были его желания. Никто из полона, уведённого в Крым, так с той поры и не вернулся. За Козельском на пути Даниила лежал Мценск. В этом городе Адашеву тоже захотелось побывать. Они словно бы питали его живительными соками жажды наказать ордынцев за поругание земли русской.