Ударила снова, и я обнаружил, что лежу мордой вниз, упираюсь носом в забрало. Очень меня порадовало то, что Котик удрал от нас сразу после трапезы, растворился в джунглях без следа.
— Центурион! — орал кто-то в наушниках шлема. — Центурион! Ты цел?!
— Цел! — отозвался я. — Надо уходить! В ущелье!
Бомбежка застала нас на спуске с очередного холма, а справа от нас, за деревьями, пряталась узкая расщелина, сплошь затянутая сверху кустарником. Попасть в нее что бомбой, что ракетой будет непросто, а остаться на открытом месте сейчас равносильно самоубийству. Штурмовики опустошат свои внутренности, и от моей центурии останутся только рожки и ножки.
Аккуратно нашинкованные и превращенные в кровавый паштет.
— Собирайте бойцов! — заорал я, подключая к линии связи всех десятников. — Быстрее! Маскировку прочь!
Невидимым быть удобно, только когда ты и все остальные находитесь на месте.
Новый разрыв, затрещало совсем рядом, и я невольно съежился, ожидая, что очередное дерево шлепнется на спину. Но меня только садануло по заднице толстой веткой, ощутимо, но в принципе терпимо — считай дружеский шлепок.
— Давай! Давай! Все в ущелье!! — заорал я, насилуя горло, пользуясь секундой затишья.
Бойцы один за другим проявлялись из невидимости, ползли мимо меня, скрывались в зарослях. Кто-то пытался вскакивать, чтобы побежать на полусогнутых, быстрее добраться до убежища, но таким сразу доставался окрик десятника.
Штурмовики ушли на новый заход, разворачивались за деревьями, но к нам уже тянулись новые ракеты.
— Мы на дне, — доложила Юнесса. — Все здесь.
— Отлично, встречайте остальных, — я был полон решимости убраться с открытого места последним, я помнил, какие чувства у меня вызывал центурион Гага, все время норовивший отсидеться в тылу.
Рев самолетного двигателя обрушился на меня точно океанская волна, через него пробились хлопки взрывов. Земля даже не задрожала, а забилась в припадке, я перестал видеть и слышать, остались только вибрации — судорожные, тяжелые, бьющие по всему телу.
Потом зрение вернулось, и я понял, что от леса на вершине холма остались лишь пеньки. Деревья сломались, как спички, и под ними остались несколько тел, окровавленных, расплющенных.
Те, кто не успел.
И одно из них вдруг зашевелилось, поднялась голова в шлеме, и я узнал огромные фиолетовые глаза.
Пира!
Она двигалась нормально, не выглядела раненой, но ее прижало к земле стволом. Отчаянный взгляд жевельде нашел меня, и я понял, что не смогу ее бросить — вот так, умирать.
На следующем заходе ее расстреляют из пулеметов.
И я пополз вперед, не обращая внимания на взрывы, на раздраженные голоса в наушниках. Оттолкнул свое тяжелое, побитое тело от земли, потом еще раз, ковыряя землю подошвами ботинок.
В лицо остро шибануло развороченными кишками, я прополз мимо трупа шаввана, имени которого даже не знал.
— Стой, Егор! Ты куда! — слух вернулся, и я понял, что меня зовет Дю-Жхе.
— Сидите тихо! — огрызнулся я. — Своих не бросаем!
Между нами осталось пятнадцать метров, десять, пять, и Пира все так же билась под упавшим деревом, не могла освободиться. В хаосе звуков я снова различил гул самолета, он нарастал, и это значило, что штурмовик приближается, наверняка пилот видит нас и выцеливает.
Вместо того, чтобы вжаться в землю, я вскочил, схватил колючий, скользкий ствол. Дернулась боль в напряженной спине, но дерево поддалось чуть-чуть, и Пира вылезла, оказалась рядом.
— Вниз! — я практически схватил ее и швырнул вперед, в сплетение стволов, и прыгнул следом.
Ракета воткнулась в землю прямо за нами, и взрывная волна шарахнула меня раскаленным кулачищем. Но сваленные кучей деревья защитили, прикрыли, приняли на себя часть удара, поймали смертоносные осколки.
Я упал на Пиру, закрыл ее собой.
Мы находились в небольшой яме, загороженной стволами и ветками со всех сторон, на подстилке из густой травы. Снаружи рыхлили землю пулеметные очереди, рвались бомбы, но тут было почти уютно… и меня обнимала, пусть и через несколько слоев снаряжения, красивая девушка.
И я понял, что хочу ее — организм видимо решил, что умирает, и выбросил в кровь нужные гормоны.
— Егор, — прошептала Пира. — Спасибочки… Я тебя отблагодарю… Пока мы живы… Потом будет поздно.
— Стой, ты что?! — начал я, но она уже расстегивала мою бронезащиту, ее руки гладили мне шею, потом уцепились за ремешок шлема.
Когда она успела снять свой, я не понял, но она меня поцеловала с бешеной страстью того, для кого это последний секс в жизни. И я не удержался, ответил, облапал Пиру, пытаясь нащупать под снарягой все ее выпуклости, которые знал на ощупь — тугую попку, маленькие груди.
А прохладные ладошки уже скользили по моему животу, все ниже и ниже, нащупали пряжку ремня. Я повернулся, чтобы ей было удобно, провел по ее затылку, по таким приятным на ощупь перьям.
И тут в голове у меня словно взорвалась граната, и из этого взрыва родился мерзкий голос, сказавший:
— Пррриввветствуем, человввек Егггорр!
Проклятые тиззгха выбрали именно этот момент, чтобы позвонить мне!
— Черт… — только и смог прохрипеть я. — Чего надо?