Зажег крохотный осветительный блок под потолком, вытащил из рюкзака сухой паек. Попытался вспомнить, когда у меня был шанс вот так посидеть в одиночестве и немного подумать… и не смог.
События последних дней слились в кашу, из которой выступали отдельные эпизоды.
Сухпай я проглотил, не заметив вкуса, может быть даже с оберткой, и понял, что так устал, что не хочу спать. Подумав немного, я снова потянулся к рюкзаку, извлек на свет недовольно шелестевшую страницами Живую Энциклопедию.
У меня накопилось к ней некоторое количество вопросов…
На слово «иранд» книга отреагировала настоящим ворчанием, дернула переплетом, точно Котик шкурой на загривке. И по желтым ее страницам побежали аккуратные черные строчки: «Трансформная негуманоидная раса, чей диапазон существования не совпадает с диапазоном существования гуманоидов. Первый контакт состоялся в 270 году в системе Джердага, закончился кровопролитием. Все попытки наладить дипломатические и торговые связи провалились из-за коммуникационных сложностей. Составляет политическое единство. Уровень развития примерно соответствует Гегемонии».
Негусто, и что такое «трансформная»?
Вспомнились трансморфы, полуразумные существа, которых я видел на Ярмарке.
Но задать новый вопрос я не успел, полог палатки качнулся, и внутри оказался Шадир. Я торопливо захлопнул книгу и вскочил, невольно бросил взгляд в угол, где расположился автомат.
— Боишься? — спросил трибун с кривой усмешкой. — Зря. Я безоружен. Без фокусов.
И он показал мне ладони, широкие, мозолистые, которыми шею свернуть можно не только ребенку.
— Зачем тогда пришел? — я убрал энциклопедию в карман рюкзака.
— Узнать, почему ты меня не сдал. Вот это был номер… ты же мог! Прямо Геррату, — алые глаза Шадира поблескивали, кожа в тусклом освещении казалась окровавленной, по лысине бродили блики. — Он бы тебя обнял, и все… билет на лучшие представления у тебя в кармане. Почему? Или тебе нравится видеть, что я в твоей власти, ты наслаждаешься тайным знанием… и тем, что рискуешь? Или ты собирался шантажировать меня? Хотя нет, не верю. Нечего с меня взять.
Он говорил нервно и торопливо, совсем не так, как обычно.
— Нет, не нравится, — ответил я. — И про шантаж — это все дурацкая ботва. Нет… почему? — я почесал в затылке. — Не знаю… Может быть, потому, что ты хорошо ко мне отнесся, помогал не раз? А может потому, что я не родился в Гегемонии и мне плевать на эту войну с высокой колокольни? Ну победят бриан, и что для меня изменится? На здоровье… Только… — тут грудь сдавило, внутренности обожгло гневом, — жаль тех, кто погиб из-за тебя.
Шадир отвел взгляд, уставился в пол.
— Мне тоже жаль. Каждого. Не веришь? — он поднял глаза, и в них обнаружилась боль. — Гегемонию не жаль, это прогнившее сооружение должно рухнуть, дать дорогу свежему, новому… а вот бойцов жалко, особенно тех, кто с варварских планет, как ты, та же Фагельма.
О да, он знал всех десятников.
— Но если Гегемония развалится, то иранд… — начал я.
— Что иранд?! — перебил трибун. — Они только оборонялись. Мы им не нужны. Совершенно не интересны. Они с радостью оставят нас в покое.
— Откуда это известно? Они сами сказали? — в последнее я не верил, скорее всего, Шадиру напел эти байки Две Звезды, а у того очевидный интерес выставить союзников белыми и пушистыми.
— Не важно. Это не имеет значения, — Шадир угас так же быстро, как и вспыхнул, вновь сгорбился и будто постарел. — Это… государство заставило меня… сделало так… что я… погибла Ашгир… — он сглотнул, видно было, с каким трудом ему дается каждое слово. — Думаешь, я хотел? Нет! — в брошенном на меня взгляде оказалась мольба. — Никогда! Нет! Только когда ты не можешь… ты должен… — с губ уверенного всегда, решительного трибуна летели слюни, он весь трясся, он вызывал жалость и омерзение. — Ничего не остается… Чувствуешь себя как на арене, в центре круга, и ты можешь… только одно… Но я помню. Никогда не забуду тот день, когда сделал это. Каждое мгновение, вес ужас, все страдание. Именно поэтому я и стал помогать тебе, — он справился с собой и заговорил увереннее. — Егор, ты тут ради своего ребенка… и ты должен вернуться к нему, спасти его, а не как я.
Я не знал, что сказать.
Без Шадира я давно пропал бы, он вытаскивал и поддерживал меня против того же Равуды. Но он был предателем, он работал на тех, с кем мы сражались, он устраивал взрывы на линкоре, он наверняка сообщал все о том, что мы делаем, и подставлял тем самым под пули и ракеты.
И он не выглядел адекватным, хотя обычно свою неадекватность отлично скрывал.
— И теперь ты не можешь решить, может тебе все же проще грохнуть меня? — поинтересовался я наконец. — Пока я жив, ты не будешь в безопасности… Дело такое, да? Сам понимаешь.
— Нет, я никогда этого не сделаю, — Шадир замотал головой. — Если ты пообещаешь. Дашь слово не сдавать меня!
— Чтобы ты мог и дальше продавать нас бриан? Чтобы мои бойцы умирали?! Так?!
Трибун замер, ладони его сжались в кулаки, покрытое оспинками лицо исказилось, и я уже решил, что он бросился на меня.