Войди в каждый дом

— Все эти дни поджидала тебя, сердцем чуяла, что будешь в наших краях… Думала, вот встречу и все ему, как есть на душе, выложу… А вот увидела, и мысли мои разбежались в разиые стороны, как тараканы на печке…

— Разве у тебя в избе есть тараканы?

— Что ты! — Мать рассмеялась. — Это я так, к слову… Она положила свою смуглую шершавую руку на его большую белую, медленно провела по ней ладонью.

— Я о чем хотела тебя попытать, Ваня… Вот когда ты был мужиком, сколь ты мог на себе кулей с зерном унести?

Он не сразу догадался, куда она клонит, хотя понимал, что спрашивает мать обо всем неспроста, и ответил легко, посмеиваясь:

— Чудные вопросы задаешь, мать!.. У нас и отец не надрывался, больше мешка не брал на спину.

— То-то и оно! — словно радуясь его правдивому ответу, радостно воскликнула мать. — А зачем же ты тогда велишь, чтоб Аникей на себя три куля грузил и тащил на виду у всех?.. Чтоб все, на него глядючи, тоже — глаза на лоб, а несли столько же?.. И сам в это поверил, и других заставляешь верить… Будет ли прок какой от этого? И для какой такой нужды это сотворяется?

— Постой, мать! — Ему уже давно стал ясен не лишенный житейской хитрости намек, но он набрался терпения и выслушал мать до конца. — Он ведь не один эти три куля потащит, а всем колхозом!

— А под силу им всем-то? Ты проверял?

— Ты что ж хочешь, чтоб я в каждом хозяйстве был контролером и перестал верить людям, когда они хотят больше сделать добра для государства?

— А разве государству будет легче, если Аникей колхоз оголит? Нонче государству все сдаст, а потом с него же станет тянуть — какая кому от этого польза-то? Не пойму я, Вань…

— Бывают, мать, моменты, когда люди не сразу получают выгоду от государства. — Пробатов сорвал тонкую травинку, надкусил горьковатый стебелек. — Вон сколько мы понастроили заводов по стране, сколько в это дело вложили пота и сил — не сосчитать, а отдача идет, может, только теперь… Так и здесь! Конечно, мы берем на себя нелегкую ношу, но кое-кого это подстегнет, заставит поднатужиться, кого-то встряхнет, и на этом примере мы покажем, чего могут добиться люди, если захотят!..

— Смотри, Ваня, тебе видней… — Мать почему-то не смотрела на него. — Только душа у меня не на месте, вот и и сказала тебе, не будь в обиде…

— Да нет, это хорошо, что ты все близко к сердцу принимаешь, но только ты за черемшанцев не болей — сами наломали дров, сами будут и выправлять. Лузгин мужик хитрый, во вред хозяйству ничего делать не будет. А зарвется — мы на него управу найдем, поправим. — Он по-молодому быстро вскочил, протянул руку матери. — Пойдем, а то неудобно перед гостями…

И когда шли двором к крыльцу, Пробатов полуобнял мать за плечи, спросил:

— Может, отдохнуть тебе как следует, мать, а?.. Хочешь, в санаторий тебя пошлю? Подлечишься, сил наберешься.

— Не привыкла я, Ваня, отдыхать — чудно будет. Да и люди что скажут — поехала, мол, барыня по санаториям. Ей, дескать, мояшо, у нее сын большой начальник. Нет, уж проживу как ни то без лечениев… Да и здоровая я, а ежели болит что, то уж от старости, наверно, — годы-то, они катятся и катятся…

— Ну смотри, потом пожалеешь! — Он по-прежнему улыбался, ласково глядел в задумчивое лицо матери.

Казалось, мать осталась недовольна чем-то, словно сын по развеял ее беспокойства, но больше задерживать не посмела — его время не принадлежало ему самому…

А Иван Фомич мгновенно забыл о разговоре с ней и уезжал из родного села успокоенный и довольный всем увиденным. День этот прибавил ему еще больше уверенности. Довольны были и гости, которых ожидал впереди концерт самодеятельности в районном Доме культуры, устроенный специально в честь их приезда.

В сумерки, когда машины въехали на площадь перед райкомом, Пробатов увидел на крыльце чью-то сгорбленную фигуру и понял, что это ждут его. Едва он выбрался из машины, как человек на крыльце встал и направился к нему, и Пробатов с чувством неловкости и досады узнал старика Бахолдина.

— Удели мне две-три минуты… — Голос Алексея Макаровича был сух и вежлив. — Я долго не задержу тебя…

— Хорошо, хорошо, — поспешно согласился Пробатов. Проводив на концерт гостей, они прошли в кабинет первого секретаря райкома, куда тотчас же явился и Коровин, видимо обеспокоенный поздним визитом Бахолдина.

— Я только пришел спросить, не понадоблюсь ли вам, Иван Фомич?

— Мне хотелось бы поговорить с глазу на глаз, — глухо обронил Алексей Макарович.

— Я не против, пожалуйста! — В голосе Коровина слышалась не то обида, не то плохо скрываемая неприязнь.

Он щелкнул замком, открыл зачем-то ящик письменного стола, порылся там для виду, медленно, как бы нехотя, задвинул его обратно, и Пробатов вдруг решил, что ему лучше будет разговаривать со стариком не наедине, а в присутствии третьего человека.

— У меня от Сергея Яковлевича секретов нет, — не глядя на Бахолдина, тихо сказал он. — Думаю, что и для него наша беседа будет небесполезной, а? Ты ведь наверняка хочешь говорить со мной о Черем'шанке?