Войди в каждый дом

— А если образумишься и путное что сотворишь — я тоже не забуду! Я чужие обиды не считаю. Не для себя живу, а для людей… Ну вот так… А теперь валяй!

Аникей махнул рукой, Саввушка судорожно качнулся ему навстречу, точно норовя поблагодарить за прощение, но Ворожнев, обхватив его за плечи, выпроводил из горенки.

— На деле спасибо скажешь, а словами мы и так объелись!..

Из сеней он вернулся в сопровождении Нюшки, а следом за ними явилась из кухни и Серафима, с ревнивым любопытством поглядывая на нелюбую гостью.

Но Нюшка была не из тех, кого можно смутить недобрым взглядом, она везде привыкла чувствовать себя как дома. Сбросив стеганку и теплую шаль, она предстала в черной атласной юбке и нарядной малиновой кофте. Как бы только что заметив Серафиму, она удивленно подняла густые брови, ласково заулыбалась ей.

— Что-то вы вроде с лица изменились, Серафима Прокофьевна! Хворь, что ли, какая вас мучает?

Серафима посмотрела на Нюшку чуть свысока, не выказывая ни малейшей растерянности, и, как ни была уязвлена вопросом сторожихи, ответила с достоинством:

— Я ж не бобылка горькая, при муже живу, а он разве даст захворать! Чуть насморк какой, а он уж тревожится — что, дескать, с тобой? Па здоровье пока не жалуюсь, могу и занять, у кого мало!

Аникей переглянулся с братом, словно хотел сказать: «Видал, как схлестнулись? Одна другой стоит!»

— А чем это ты мажешься, милушка? — медоточиво улыбаясь, поинтересовалась Нюшка. — Уж больно душисто пахнет!

— Аникеюшка крем из города привез, недешево, говорит, заплатил…

— Знамо! — согласилась Нюшка. — Красота, она задешево не покупается. Да и сухоту коровьим маслом не под-правишь.

Серафима стала сразу багровой от этого дерзкого и нахального намека на ее старость, но не успела придумать, чем унизить Нюшку, как Аникей прервал их словесный поединок:

— Хватит вам, бабы, облизывать друг друга! Вас не останови, так вы глаза друг дружке выцарапаете.

— Больно ты ей большую волю дал! — не желая уступать Нюшке, глядя на нее с нескрываемой ненавистью, сказала Серафима. — В твоем доме срамят законную жену, а ты уши развесил!

— Ничего, с тебя не убудет, а Нюшка меня иной раз так выручает — дай бог каждому!

— Чем это она тебя выручает? — распаляясь и наступая на мужа, спрашивала Серафима. — Уж не глазищами ли своими бесстыжими да тем, что задом туда-сюда вертит?..

— Серафима! — дико заорал Аникей. — Не доводи до греха, а то я тебя так проучу, что сама неделю на задницу не сядешь! Вытолкай ее на кухню, Никита, да закрой дверь — я хочу с Нюшкой по секрету поговорить. Не уймется — ведро воды на голову вылей, живо очухается!.. Серафима не стала дожидаться, когда ее выставят за дверь, и сама стремглав вылетела из горенки, понося на чем свет стоит свою лихоманку-соперницу. Никита, насу-пясь, вышел следом за нею, и в горенке наступила тишина.

— А все же ты, Аникей, жены боишься, — не скрывая своего торжества, сказала Нюшка.

— Чужая собака укусит — радости мало, а уж если своя сбесится, может живого места на тебе не оставить!..

Нюшка сочувственно вздохнула:

— Не сладкая у тебя жизнь, Аникеюшка…

— Не кисель, известно, — согласился Лузгин и коротко приказал: — Докладай!..

Нюшка мгновенно преобразилась, улыбка пропала с ее губ, глаза как бы затуманились.

— Дела твои, Апикей, как сажа бела. Надо бы хуже, да нельзя!.. Кого ни послушаешь — все против тебя в один голос говорят: не уймут, мол, его на месте, в область будем писать, в Москву, куда хошь! Сама, дескать, партия подсобит убрать его с председателей!..

Лузгин помрачнел, лицо его отяжелело.

— На что хоть жалуются-то? — помолчав немного, спросил он. — Или просто без разбору все помои сливают, как в лоханку?

— Всего и не упомнишь, — сказала Нюшка. — Но перво-наперво злятся, что ты не весь заработанный хлеб на трудодни выдал, а припрятал, мол, для будущего года, чтоб первому отрапортовать!

— Еще что?

— Болтают, мол, зима нынче-завтра, а дров почти ни у кого нету, — тараторила Нюшка. — Во время сенокоса обещался, дескать, долю накошенного выдать, а сейчас молчит, опять обмануть хочет, как в прошлом годе… Старики в обиде особо — всю жизнь, говорят, в колхозе работали, а теперь хоть помирай — ни хлеба не дает, ни дров, ничего…

— Хватит!.. — Аникей резко опустил на стол чугунный кулак. — Тебе бы следователем быть — все раскопаешь…

— Ну дык! — горделиво вскинула голову Нюшка.

Она хотела продолжить свой рассказ, но, взглянув в поскучневшее лицо Аникея, сочла за лучшее воздержаться. Так можно и себе навредить. Лузгин сидел, наморщив лоб, сжав губы. Нюшка вынула из-за пазухи колоду карт и стала раскладывать их на белой скатерти.

— Для себя… для дома… — шептала она. — Что будет? Чем сердце успокоится?

— Брось ты цыганить, — скосив взгляд на карты, сказал Аникей. — Какой толк их мусолить?

— Не скажи. — Нюшка отмахнулась. — Забыл, как прошлый раз я тебе гадала и какая счастливая карта выпала? Вот сейчас — смотри! — казенный дом тебя ожидает!

— Это я и без гаданиев знаю. — Лузгин тяжело вздохнул. — Вот вызовут в райком или в область, намылят голову, а то и совсем снимут — долго ли!