- А с чего ты взял, что церковь в курсе о том, что здесь происходит? То, что происходит в моем доме - остается в моем доме.
- Как к этому относятся ваши слуги?
- Молча. Не так давно, мои сыновья схватили мужика, что подглядывал за дочерью в ее “игре”. Как думаешь, что мы с ним сделали? - отпил вина.
- Отдали медведям? - скучающе выдал.
- Нет. Просто отрубили голову. Разврат должен оставаться в постели между теми, кто им занимается. Не считай нас дьяволопоклонниками. Хоть я и разрешаю детям подобную деятельность, на них накладывается уйма запретов по поводу их жизни. Именно об этом я и говорил тебе вчера. Ребенку нужно давать свободу заниматься тем, чем он хочет, но при этом, если данное увлечение осуждается другими людьми - просто поставить железные двери меж увлечением и этими самыми другими людьми. Одному моему сыну нравится издеваться над людьми. Он вырос настоящим палачом и вместо того, чтоб осуждать подобные наклонности, люди хвалят его за всегда действенные допросы и результативные пытки. Правда я боюсь женить его на ком-то, поэтому, я отправил его в рыцарский орден, где он дал обет безбрачия. В конце концов, его жизнь не закончена и он все еще имеет право на страсть, благодаря тому, что разрешено в моем доме. Правда, я больше склонен думать, что он свою страсть реализует в каком-то публичном доме, подальше от моих глаз, - отпил вина. - Но я не могу ему что-то сказать. Он не женат, да и не женится никогда. Винить я его буду тогда, когда ко мне на порог придет мамаша с его ребенком. Хотя, зная его наклонности, никто ко мне не придет.
- Думаете, он убивает своих детей? - нахмурился.
- Практически уверен в этом. Но зато, он хороший воин и палач. Правда рубить головы на публике, я ему не разрешаю. Для этого есть человек, чью репутацию уже не запятнать, потому что она и так вся в крови. Давид, мои дети имеют практически неограниченную свободу в том, что они делают, но при условии, что о нежелательных увлечениях никто не должен знать. Да, в моем доме много правил, но и свободы тоже много. Об этом я хотел сказать.
- Но я не хочу вырастить из Антуана монстра. Ваш сын - простой воин, а мой в будущем станет королем.
- Поэтому, я тебе говорил чуть больше о запретах. Я знаю, что конкретно из моего сына сделало подобного любителя казней. И именно поэтому я не хочу, чтобы ты доспустил таких же ошибок. Я тоже не хочу для своих детей, внуков и правнуков монстра на престоле. Я ЛИЧНО заинтересован в том, чтобы Антуан вырос здравомыслящим.
- Но в таком случае не лучше будет давать мне все эти знания постепенно? И нянькам тоже.
- Мои няньки знают что делать. Я всем им рассказал, что делать не нужно, когда Антуан только попал сюда.
- Тогда я. Постепенно лучше все это. Сейчас мне не нужно то, что будет необходимо только через десять лет.
- Я это рассказал для того, чтобы ты понимал, какие составлять на него планы. Ты же хочешь что-то определенное, чтобы из него выросло.
- Непременно, но я еще не готов. Марика недавно умерла, - опустил плечи, - я его сюда перевез. Я еще не отошел от всего того, что на меня навалилось. А сейчас я вообще хочу обработать то все, что только что услышал, - протер глаза двумя пальцами. - И про Антуана, и про себя, и про вашу семью…
На следующий день, как раз после тряски в карете и перед приемом просителей, Давид попросил Филиппа узнать буквально-таки все о семье маркиза. Все, что найдет, услышит, увидит и почует. Все это собрать и принести ему после ужина. Советник кивнул и спустя несколько минут раздал эти задания своим подручным, что быстрыми шагами отправились добывать информацию, пока сам Филипп пошел в тронный зал, на свое место.
Перед сном Давид принялся за чтение. Много чего узнав о тесте и его семье, король ни разу не наткнулся на что-то, что рассказывал ему маркиз о тех запретных разрешениях. Многие тайны действительно не покидали этого дома. Подумав обо всем этом еще раз, Давид отложил бумаги, дунул на свечу и лег на бок.
- Как это возможно, чтобы меня знали и не осуждали? Это невозможно, - накрылся с головой. - Или возможно?..
Прижал одеяло к груди, думая о теплом теле податливой Марики, что его ревновала, но никогда не осуждала.
Утром Давид все ещё продолжал думать о возможности того, чтобы его принимали. За завтраком вспомнил об Арифе и его словах, перед тем как прогнать его. Позвал слугу к себе. В то небольшое время перед слушанием просителей, он принял бывшего раба в своих покоях. Лишь зайдя, тот поклонился, но не так низко как раньше, он склонил корпус лишь на половину, как делают это простые слуги. Давид взглянул на него с грустью. Выгнал остальных.
- Ариф, - стал возле трюмо, положив руку на стол, - я хочу узнать кое-что.
- Я скажу вам все, что знаю, - посмотрел в глаза.
Взгляд его был нейтральным, но все равно чувствовалась та обида, те слова, сказанные здесь более недели назад. Правитель вздохнул и протер глаз, поворачиваясь к круглому столику в стороне. Пересел в кресло, возле которого раб просил не отпускать его.
- Ариф, когда ты мне врал? - взглянул на него.
- Никогда, ваше величество.
- Правда?