Война орхидей

Правду Повар сказать не мог. Скажи только — и тут бы ему точно не сносить головы. Правда сводилась к тому, что Садовникова пришлось бы убрать после того, как была бы разыграна комбинация с манускриптом — а убирать цветовода ни в коем случае было нельзя! Вот в чем состояла загвоздка. По мнению Повара, Садовников на данный момент был важнее и нужнее тысячи «Миротворцев», вместе взятых. Но возьмись генерал Пюжеев откровенно объяснять, почему это так — его бы обвинили во всех смертных грехах, раздавили и растоптали. Даже Повар не устоял бы против поднявшейся волны… Кое-кто понял бы, наверное, его замысел — например, сидящий перед ним государственный муж — но обмана бы, такого обмана, все равно не простил. А если б и готов был простить, понимая важность задуманного Поваром — все равно отступился бы и умыл руки, чтобы его самого не записали в соучастники, чтобы вся его карьера с громким треском не полетела под откос. Слишком он был осторожен. «Осторожность его и погубит, — не без злорадства подумал Повар. — Он из тех осторожных, при виде которых слишком очевидно, что они десять раз соразмеряют каждый шаг, чтобы поверней и покрепче в нужный момент потянуть одеяло на себя. Президент его за это не любит. Да и кто таких любит? Воображают себя бульдогами — но какие они бульдоги? Бульдоги вцепляются ради хозяина, не думая о собственной жизни, а эти готовы разжать челюсти, едва почуют угрозу своей карьере. Сколько раз он уже разжимал челюсти, когда для дела — для интересов страны — требовалось сжимать их покрепче? Наш Большой Хозяин такого не прощает…»

— У Садовникова уже побывал наш человек, — проговорил Повар вслух. Все эти мысли, не первый раз к нему приходившие, промелькнули в его увесистой хитрой башке за долю секунды. — Тот, что, по замыслу, должен был обратиться к Садовникову с просьбой помочь в реализации ценнейшего древнего манускрипта, в котором есть фантастический раздел про орхидеи. Но пока он ограничился тем, что приобрел у Садовникова несколько видов редких орхидей — близнецы тех, что были украдены у Курослепова.

— Зачем? — спросил государственный муж. Повар кожей ощущал нарастающее недоверие.

— Я могу подробно отчитаться по этой линии наших действий, — сказал Повар, опять позволив взять тот добродушно урезонивающий тон, который бывает у стариков, наивно убежденных в мудрости своего возраста, и звучит скорее юмористически, чем раздражающе. — Но, мне кажется, лучше вам пока не знать всех деталей. Чтобы потом вы с чистым сердцем могли отговариваться незнанием, если что-нибудь сорвется. Слишком… гм… грубые и жесткие моменты там могут возникнуть. Мы, так сказать, ассенизаторы, нам и положено вонять, а от вас даже легким запашком не должно веять на публику.

— Брось свои шуточки, — государственный муж за строгостью постарался скрыть невольную улыбку. — Вкратце, в чем суть?

— Суть в том, что Садовников оказался человеком слишком честным и порядочным, — ответил Повар. — Он ни за что не станет выводить владельца манускрипта на Курослепова, хорошо зная, на что способен Курослепов. Он станет искать покупателей, умеющих хранить тайну. Но нам-то покупатели, умеющие хранить тайну, ни к чему! А просить Садовникова напрямую — мол, сведи именно с Курослеповым, чтобы он мог убить продавца, при нашем попустительстве — это как-то, согласитесь… Неловко, — последнее слово Повар произнес с мягкой улыбкой.

— Неловко, — кивнул его собеседник. — И какие есть идеи?

— Идея одна. Пусть сделка произойдет за пределами нашей великой родины. А Садовников пусть едет сопровождающим. Выступит, так сказать, гарантом чистоты сделки.

— Он когда-нибудь бывал за границей?

— Нет, никогда. Но его многие знают. Его репутация среди цветоводов любителей орхидей — очень высока.

— Но ведь это значит… — государственный муж нахмурился. — Да, это значит, что ему нельзя будет возвращаться из Европы. А в Европе решать проблемы намного сложней.