Воинский класс

— Это все еще будет режимный объект, — сказал он. — Просто режимный объект, о котором все будут знать.

— Если бы я не знал тебя, Томас, я бы подумал, что ты пытаешься свести все в шутку, — сказал Гофф. Он, конечно же, знал, что это было не так. — Томас? — Надавил Гофф с явным беспокойством в голосе. — Что мы будем делать?

— Все признаем, конечно же, — ответил Торн. — Признаем, что это был наш бомбардировщик, наш самолет, наша шпионская операция в России. Мы пытались спасти шпиона, у которого была ценная для нас информация. Все то, что я обещал Сенькову — выйти перед американским народом и всем миром и все признать.

— Я не согласен. Думаю, мы ничего не должны говорить, — сказал Гофф. — Русские переиграли нас. Все, что мы скажем, будет звучать как оправдания.

— Мы не будем оправдываться — мы предложим объяснения, — сказал президент. — Мы не можем что-либо объяснять, Боб. Мы понимали, что лишь выигрываем время, как бы то ни было. Ожидать, что русские будут десятилетиями сидеть на золотой жиле и ничего не делать было слишком. Однажды это свалилось бы нам на головы. Я удивлен, что русские ждали так долго.

— Тогда какого черта мы не будем делать ничего большего? — Отрезал Гофф.

— Потому что наша задача заключалась лишь в том, чтобы вернуть наших людей, — сказал президент. — Русские получили в свои руки двоих американских летчиков из сверхсекретного летно-исследовательского центра. Они могли заполучить второй бомбардировщик — они это уже почти сделали. Они могли бросить на них сотню самолетов. Мы заставили их остановиться наполовину надуманной угрозой, которая все же сработала. Все, что нам было нужно, это чтобы они заколебались достаточно, чтобы наши люди смогли уйти. Я ожидал, что Сеньков откажется от сделки на следующее же утро. Никто ничего не выиграл, но мы никого не потеряли. — Свои последние слова он подкрепил сердитым взглядом.

— Конгресс нас начнет прожаривать, — сказал Гофф. — А пресса будет мусолить эту тему недели, если не месяцы.

— Это не имеет значения.

— Не имеет значения? — Недоуменно спросил Гофф. — До тебя не доходит, Томас? Ты не понимаешь? Конгресс, американский народ, мир будет считать нас совершенно некомпетентными. Они решат, что мы не заботимся о своих союзниках, что мы боимся, что мы не способны защитить себя. Если мы не в состоянии защитить своих людей, как мы можем защитить наших друзей и союзников?

— Мы не должны защищать остальной мир, Боб, — сказал Торн. — Мы не защитники свободы. Мы лишь одна из сотен других стран этого мира.

— Ты что, шутишь, Томас? — Спросил Гофф. — Ты президент Соединенных Штатов. Лидер свободного мира. Этот кабинет — сосредоточие надежды, свободы и демократии для миллиардов людей по всему земному…

— Я на это не куплюсь, Роберт — и никогда не покупался, и ты это знаешь, — ответил президент. — Этот кабинет сосредоточие одного и только одного — исполнительной ветви власти Соединенных Штатов, одной из трех ветвей власти. Конституция определяет, что именно таковы мои обязанности, и я совершенно уверен, что Конституция не наделяет меня полномочиями лидера свободного мира, защитника свободы, правды и справедливости, или чего-либо еще, кроме как требует придерживаться Конституции и защищать ее. Я президент. И только.

— Дело не в Конституции, Томас. Дело… В… Символе, — раздраженно сказал Гофф, вынужденный объяснять это своему другу. — Президент Соединенных Штатов является символом свободы и демократии. Это не определено законодательно, не прописано в твоих обязанностях — но это есть, потому что люди верят в это.

— Значит, у меня нет выбора? Чушь. Выбор у меня есть, и я не намерен быть каким-то символом. — Однако было очевидно, что ему хотелось сменить тему — тем более, что он не любил спорить со своим другом.

Торн указал на доклад о самолете ЕВ-1С от аналитиков и экспертов разведки.

— Все дело в том, что наша страна была скомпрометирована русскими, раскрывшими информацию о бомбардировщике? Чушь. Аналитики вложили в этот доклад столько мрака и обреченности просто потому, что неверно оценивают роль новостей и поэтому делают неверные выводы. Им известно, что лучше прогнозировать худшее и надеяться на лучшее, нежели наоборот. Эта информация ничего не значит, Роберт. Просто дутая сенсация, которая в конечном итоге не решает ничего.

Роберт Гофф недоверчиво посмотрел на своего старого друга и покачал головой.

— Что с тобой стало, Томас? — Выдохнул он.

— Мне хотелось бы спросить то же самое у тебя, Роберт, — сказал Торн, возмущенный тем, что не мог выйти из этого наполовину философского, наполовину личного спора со своим другом, но Гофф явно желал развить тему. — Я полагал, мы оба верили в одно и то же — сократить правительство, сократить внешние вмешательства, меньше полагаться на нашу военную мощь. Америка прежде всего, всегда и везде — таково было наше видение. Наши нынешние посты — и твой и мой — похоже, изменили наши взгляды.

Гофф проигнорировал замечание Торна. Он криво усмехнулся в ответ.