Валерия Карих

Вокруг державного престола. Соборные люди

Картина, использованная на обложке книги «Царь Алексей Михайлович и Патриарх Никон».

Художник И. Машков

Глава 1

В середине декабря тысяча шестьсот сорок восьмого года в Москве ударили первые морозы. За слюдяным окошком в жилых монастырских хоромах стремительно и таинственно сгущались вечерние синие сумерки. Свеча неровно мигала в стоявшем на тяжелом дубовом столе витиеватом серебряном подсвечнике.

Пора бы уже помолиться на сон грядущий, задуть толстую восковую свечу, тонкий огонек которой криво и лукаво ему подмигивал, да и лечь на постель, забывшись обрывочным старческим сном. Да разве уснешь, когда в голову, то и дело лезут тревожные и многотрудные мысли… Занятому составлением важных депеш протопопу Стефану Вонифатьеву не спалось.

Сегодня утром через верного ему человека, думного дьяка Посольского приказа Михаила Дмитриевича Волошенинова он получил донесение, что в Москву приехали и поселились в палатах Чудова монастыря трое черных монахов с Афонской горы. И что, дескать, они желают встретиться с патриархом Иосифом и потолковать с ним.

Стефан устало вздохнул и привстал с укрытого мягкой подушкой стула. С неохотой взял со стола полученное донесение и, озабоченно нахмурив лоб, перечитал в который уж раз: «А еще сообщают мне, что те попы эти между собой в разговорах якобы произносили имя патриарха Иерусалимского Паисия, говоря, что тот скоро собирается приехать в Москву по какому-то поручению, да еще и не один, а в сопровождении незнакомого полковника гетмана Хмельницкого. И совсем уже непонятно, с какой целью приезжает в Москву патриарх Иерусалимский: то ли для милостыни, то ли для каких-то иных дел.… Засим, прощаюсь с тобой, батюшка, и с надеждой прошу, моли Бога за нас всех, и меня не забудь…» На этом письмо думного дьяка и заканчивалось.

«Знать бы точно, зачем приехали», – подумал протопоп и озабоченно вздохнул. Небрежно повертел письмо в руках, разгладил аккуратно бумагу, даже поднес поближе к горящей свече, чтобы как следует рассмотреть. Внимательно вгляделся: нет ли где между строк еще тайной прописи? Но ничего такого не было: письмо, как письмо, самое обычное. Да и мало ли что могло послышаться со стороны из чужого разговора. Однако смысл последних слов в письме «для каких-то иных дел…» был хорошо понятен, более всего смущал и настораживал Стефана.

Волошенинов в последнее десятилетие вплотную занимался делами Польши и поддерживал примирительную линию самого протопопа Вонифатьева, направленную на установление мира и противодействию Морозову в подготовке к войне с Речью Посполитой.

Нет, не зря прислал Волошенинов свою срочную депешу про визит афонских попов! Особенно Стефана заинтересовала личность уставщика Арсения Грека, сопровождавшего Паисия. До него и ранее доходили слухи об удивительной учености его в языках и врачебных науках, как будто бы Арсений Грек смог излечить от припадка каменной болезни самого польского короля Владислава IV,за что и был направлен в Киев под крыло киевского митрополита Сильвестра Коссова. И вот теперь он оказался в свите иерусалимского патриарха… «Нет ли здесь связи и целей, и не может ли быть он чьим-то шпионом.… Если так, то и нечего ему у нас тут делать при московском дворе», – с легким раздражением и неудовольствием думал Стефан.

Когда Арсений Грек приедет, надо к нему хорошенько присмотреться. Стефан доверял тонкому чутью и уму Волошенинова, помня его опыт в дипломатии и личный вклад в заключении Поляновского мира с Речью Посполитой. И наконец, их обоих связывало давнее знакомство и одинаковые полонофильские взгляды в отношении дружбы с Европой и замирения с Польшей. Можно было только догадываться, что именно представлялось Волошенинову особенно тревожным фактом.

Он медленно поднялся со стула, набросил на свои острые озябшие плечи стеганое ватное одеяло, укутался и, волоча длинными концами одеяла по полу, сгорбившись, подошел к черному, разукрашенному морозным узором окну.