Вокруг света по меридиану

Мы собирались просто сбросить груз, когда Рэн сообщил, что они нашли подходящую площадку, и я доверился словам Рэна, потому что еще раньше говорил ему, что вижу достаточно хорошо в сумерках, и так как первая площадка оказалась вполне сносной, я не думал, что здесь будет хуже. Оглядев место и прикинув разметку, я коснулся льда, но уже через тридцать метров ударился о кочку приличных размеров, отчего самолет подбросило в воздух метров на шесть — девять, но самолет уже потерял скорость, и я уже не мог набрать высоту, поэтому тяжело плюхнулся на полосу; наконец самолет остановился…

Минуты три я сидел в своем кресле, ошеломленный случившимся; во мне закипала ярость; я боялся выйти наружу, чтобы подольше не видеть причиненных повреждений. Однако мне сильно повезло — все было о'кей, и я наконец свободно вздохнул. Рэн знает, как я был зол. После этого я взял за правило приземляться только при нормальном освещении.

В Алерте у меня начались разногласия с Джинни как раз по поводу посадок. Разумеется, я летчик и поэтому обязан сознавать, что делаю, однако в подобных обстоятельствах необходима помощь с земли, иначе самолет обречен. Мне было очень неприятно, что мы с Джинни практически больше не общались. Мы не понимали друг друга.

Настроение людей на базе упало, плохие отношения не способствовали выполнению даже самой простой работы в лагере. Симон писал:

Чувствую себя неважно, все болит. Руки почернели, все в ссадинах.

Мы старались изо всех сил оторваться от гор, но те словно передвигались вслед за нами. Тот день, когда мы больше не увидим их, будет значить очень многое для нас обоих. Нам был просто необходим какой-нибудь формальный признак прогресса. Я старался вообще не задерживаться на битом льду. Было бы очень глупо оказаться застигнутым врасплох внезапным штормом. И все же из-за сильной усталости порой весьма соблазнительно разбить лагерь на ровной ледяной плите посреди ледяного хаоса, постоянно подверженного подвижке и дроблению. Частенько я все же поддавался, и мы ставили палатку в сомнительных местах, отлично сознавая всю опасность последствий. Самым безопасным местом для ночлега были огромные глыбы сцементировавшегося пакового льда, где смерзлись сразу несколько ледяных полей. Они не были абсолютно плоскими, зато сформировались из многолетних полей, которым удалось избежать ломки в течение нескольких летних сезонов, изобиловали многочисленными округлыми холмиками, отполированными за годы солнцем и ветром. Если отколоть куски льда от одного из таких желтоватых холмиков и растопить, то вода получалась совсем или почти пресной.

2 марта мы проснулись как обычно, изо рта у нас валил пар, мышцы затекли. Снаружи температура воздуха была — 44 °C. Внутри палатки тепло наших тел несколько исправляло положение, и там было —38°. Честно говоря, я не видел большой разницы. По утрам мы не разжигали примус, а быстро проглатывали по чашке кофе, сваренного накануне вечером и залитого в укутанный термос. Таков был завтрак, который придавал нам мужества для того, чтобы смело расстегнуть молнию на наших спальных мешках, а затем влезть в промерзшую одежду и обувь.