Вокруг света за 80 дней. Михаил Строгов

То была почтовая берлина, а не тарантас или телега. Она вся запылилась, видно, проделала уже долгий путь. Возница лупил своих лошадей что было сил, только ударами да бранью заставляя скакать галопом. Было очевидно, что эта берлина не проезжала через Новую Заимку: на Иркутский тракт она выехала не иначе, как поколесив какими-то затерянными степными дорожками.

При виде этой берлины, несущейся в сторону Ишима, у Михаила Строгова и его спутников возникла одна и та же мысль: надо ее обогнать, поспеть на станцию раньше, прежде всего затем, чтобы обеспечить себе смену лошадей, ведь свободных может не хватить на всех. Поэтому они сказали своим ямщикам убедительное слово, и скоро тарантасы нагнали берлину с ее замученными конями.

Первым поравнялся с ней тарантас Строгова.

В это мгновение в окошке берлины показалась чья-то голова.

Лица Михаил рассмотреть не успел, оно лишь мелькнуло перед его глазами. Зато, как ни быстро это произошло, он вполне явственно расслышал властный окрик, обращенный к нему:

– Остановитесь!

Никто и не подумал подчиниться. Напротив, берлину вскоре обогнали оба тарантаса.

Тут началась гонка, настоящее состязание в скорости. Лошади, везущие берлину, взбудораженные появлением других упряжек и их скачкой, нашли в себе силы, чтобы не отстать, продержаться хоть несколько минут. И вот три экипажа скрылись в облаках пыли. Из этих пыльных беловатых туч вырывалось резкое, как выстрелы, щелканье кнута, смешанное с возбужденными криками и гневными восклицаниями.

Тем не менее первенство оставалось за Михаилом Строговым и его спутниками, а оно могло дорогого стоить, если бы оказалось, что на почтовой станции мало лошадей. Снабдить упряжками два экипажа, по крайней мере за краткий срок, – это уже могло стать для станционного смотрителя трудной задачей.

Через полчаса берлина отстала, превратилась в точку, едва различимую в степной дали, на горизонте.

Было восемь часов вечера, когда два тарантаса подкатили к почтовой станции, расположенной на въезде в Ишим.

Вести о ханском нашествии приходили все тревожнее. Авангард вражеских войск непосредственно угрожал городу, властям которого еще два дня назад пришлось эвакуироваться в Тобольск. В Ишиме не осталось больше ни одного чиновника, ни единого солдата.

Прибыв на станцию, Михаил Строгов потребовал лошадей – сию же минуту. С его стороны было очень предусмотрительно обогнать берлину. Здесь только три лошади годились для того, чтобы немедленно запрячь их. Все прочие недавно вернулись после длинных перегонов и нуждались в отдыхе. Станционный смотритель приказал запрягать.

Оба журналиста считали, что им стоит задержаться в Ишиме, поэтому не заботились о незамедлительном отъезде и приказали отвести их экипаж в сарай.

Спустя десять минут после прибытия на станцию Михаилу Строгову доложили, что его тарантас готов к отправлению.

– Отлично, – кивнул он.

Затем, подойдя к двум журналистам, сказал:

– Господа, коль скоро вы остаетесь в Ишиме, нам пришло время расстаться.

– Как, господин Корпанов? – удивился Альсид Жоливе. – Вы ни одного часа не проведете в Ишиме?

– Нет, сударь, я даже хочу покинуть станцию раньше, чем прибудет эта берлина, которую мы обскакали.

– Значит, вы боитесь, как бы тот вояжер не вздумал оспаривать у вас почтовых лошадей?

– Я более всего стремлюсь избегать любых осложнений.

– В таком случае, господин Корпанов, – сказал Альсид Жоливе, – нам остается лишь еще раз поблагодарить вас за услугу, которую вы нам оказали, а также за удовольствие, доставленное возможностью путешествовать в вашем обществе.

– К тому же не исключено, что мы в один прекрасный день еще встретимся в Омске, – прибавил Гарри Блаунт.

– Это действительно возможно, – ответил Михаил, – ведь я туда и направляюсь.

– Что ж, счастливого пути, господин Корпанов, – произнес тогда Альсид Жоливе. – И храни вас Боже от телег.

Оба журналиста протянули Строгову руку, предвкушая самое сердечное рукопожатие, когда снаружи послышался шум подъезжающего экипажа.

Почти тотчас дверь почтовой станции резко распахнулась. Вошел мужчина.

Это был пассажир берлины, субъект лет сорока с выправкой военного, рослый, мощный, широкоплечий, с волевым лицом. Его густые усы и рыжие бакенбарды сливались воедино, почти совсем закрывая нижнюю половину лица. На нем был мундир без знаков отличия. Кавалерийская сабля болталась у него на поясе, а в руке он держал хлыст с короткой рукояткой.

– Лошадей! – распорядился он властно, тоном человека, привыкшего отдавать приказания.

– У меня больше нет свободных лошадей, – ответил станционный смотритель с поклоном.

– Они нужны мне сейчас же.

– Это невозможно.

– А что же это за лошади, которых я видел у ворот? Их только что впрягли в тарантас!

– Они принадлежат вот этому проезжему, – отвечал станционный смотритель, указывая на Михаила Строгова.

– Пусть их выпрягут! – не допускающим возражений тоном потребовал неизвестный.

Тут Михаил Строгов сделал шаг вперед.

– Этих лошадей нанял я, – сказал он.

– Велика важность! Они мне нужны. Ну! Живо! Я не намерен терять время зря!