Волчья каторга

Лебедев на мгновение притих, а потом, вскинувшись, спросил:

– И как же?

– Георгий Полянский…

Какое-то мгновение начальник сыскного отделения Москвы неотрывно смотрел на Воловцова, потом стал лихорадочно копаться в бумагах на столе, нашел папку и, развязав тесемки, открыл.

– Ты что? – спросил друга Воловцов.

– Погоди-ка, – ответил Лебедев, вчитываясь в бумагу, что лежала в папке. – Твой Полянский года три уже, как объявлен в розыск. Вот и приметы его прилагаются: двадцати девяти лет, а сейчас, стало быть, ему тридцать два, православный, уроженец села Полянки, Полянской волости, Зарайского уезду. Росту два аршина и девять вершков с половиною, лицо овальное, глаза серые, нос прямой, волосы, борода и усы русые. Особые приметы: левая рука парализована ниже локтя. Отсюда и кличка – «Сухорукий»…

– Не понял, – прервал Лебедева Воловцов. – Как это Сухорукий? Как это – парализована рука?

– Так, парализована, – посмотрел на Ивана Федоровича начальник сыскного отделения.

– Да не может того быть, – растерянно промолвил Воловцов. – Правой рукой он бьет, левой душит. И происходит это почти одновременно. Может, ошибка какая?

– Может, и ошибка, – согласился Владимир Иванович. – А может, это ошибся ты…

– Да не мог я ошибиться! – возмутился Иван Федорович. – Когда я служил еще простым судебным следователем у окружного прокурора Рязанской губернии, я вел дело этого Полянского. Он убил вот таким же одним ударом кастета с шипом уездного исправника Полубатько. И точно так же придушил, чтобы тот не шумел своим предсмертным хрипом. А потом со своей полюбовницей они закопали труп на задах ее огорода. Убил он исправника из мести, поскольку этот Полубатько засадил его в арестантское отделение за кражу лошади. Как мне тогда показалось, у исправника была личная ненависть к Полянскому, и сел Полянский по сфабрикованному этим Полубатько делу. Полюбовницу они одну не поделили. Вдову солдатскую. Кажется, Шурой ее звали…

– Так это когда было-то? – положил на стол папку Лебедев, искоса поглядывая на судебного следователя.

– Давно-о, – убито протянул Воловцов.

– То-то и оно, что давно. За столько лет рука у твоего Полянского разве не могла отсохнуть? – резонно спросил Владимир Иванович. – На каторге, брат, жизнь далеко не сахар… Поверь!

Иван Федорович замолчал. Вся его версия, казалось, незыблемая, как Уральские горы, и единственно верная, рассыпалась, как карточный домик, из основания которого разом выдернули несколько карт.

– Погоди, а ты что, лично знал этого Полянского? – вдруг задал вопрос Лебедев.

– Конечно же, знал, – ответил Воловцов. – Я же с него допросы снимал…

– Ну, тогда тебе надо просто на него поглядеть и сказать, он это или не он, – произнес начальник московского сыска, и в его глазах запрыгали смешливые искорки.

– То есть? – не понял Иван Федорович.

– Тебе надо просто посмотреть на этого Сухорукова и убедиться: во-первых, что у него не парализована левая рука, а во-вторых, что Сухорукий этот и есть твой Георгий Полянский…

– Шутишь? – недоверчиво глянул на начальника московского сыска судебный следователь.

– Ничуть, – ответил Владимир Иванович. – Есть у меня один человечек, который кого хочешь в Москве найдет. Тем более, когда о разыскиваемом почти все известно, включая имя, кликуху, масть и приметы. Конечно, чтобы показать его тебе, понадобится какое-то время, – добавил сыщик. – Но ты ведь потерпишь, верно?

– Верно, – ответил Воловцов, лихорадочно соображая, что это такое задумал Лебедев. – Я потерплю. А сколько терпеть?

– Несколько дней, – сказал Владимир Иванович. – Да ты не беспокойся. Как все будет подготовлено, мы тебя известим…

Человечек, о котором говорил начальник сыскного отделения Москвы Лебедев, был столь неприметен, что, даже обратив на него внимание, нельзя было потом вспомнить, какое у него лицо, цвет глаз, нос и волосы. Не говоря уже о росте… Все было до того усредненным, что никак не хотелось запоминаться. Кроме того, на нем было надето в первый день розыска Сухорукого желтое пальто, на второй день коричневый плащ, а на третий – замасленная тужурка фабричного мастерового. И спроси кого-либо, что представляет собой этот господин, то видевшие его в первый день ответят так: «это был господин в желтом пальто». Те, кто видел его в день второй, скажут, что это «человек, одетый в коричневый плащ». Ну, а те, кому он попался навстречу в третий день, ответят, что это «мужик в видавшей виды тужурке». Никому и в голову не придет, что это один и тот же господин, только в разных одеяниях, поскольку внешность его никто и не запомнит. Ведь все внимание было обращено на пальто, плащ и тужурку. Даже если кто-то и посмотрел бы ему в лицо, то при вопросе о нем ответил бы примерно так:

– Ну-у, это господин ничем не примечательной наружности.

– Ну, а хоть что-то вы запомнили? – последовал бы новый вопрос. Но и на него ответ прозвучал бы весьма невразумительный:

– Лицо как лицо. Уши есть. Глаза. Нос. Ну, и рот еще имеется…