— Безусловно. И это не обсуждается. И вы, моя дорогая, обязаны научиться вести себя подобающе. Моя супруга не может позволить себе пятно на репутации или неподобающее поведение, — голос Питера звучал холодно и наставительно. И мужчина едва сдержал улыбку, когда увидел, как вытянулось лицо его «невесты», но все же мстительно добавил: — И еще, будьте так любезны, пересмотреть свой гардероб.
— Что не так с моим гардеробом? — ему показалось или в голосе Амалии послышались рычащие нотки.
— О, для Барглина, все вполне прилично, но… в столице давно уже отказались от излишней пышности и откровенности. Строгие линии, неброские пастельные оттенки, изысканные украшения. Красота и элегантность не терпит вычурности и вульгарности — запомните это.
Амалия резко поднялась с его колен. Прищурилась, вглядываясь в лицо молодого человека, будто бы пыталась разглядеть за непроницаемостью иные чувства. И да, могла бы, вполне могла, потому что Питер с трудом сдерживал злорадство.
— Вы… вы сейчас пытаетесь назвать меня… вульгарной? — она зашипела, точно рассерженная кошка, но Питер держал маску невозмутимости.
— Ну что вы, Амалия, — он поднялся, улыбнулся даже. Правда от этой его улыбки мисс Гроуди передернуло, — я ни в коем случае не желаю вас задеть или обидеть. Только не я. А вот… столичные дамы… поверьте, надо очень сильно постараться, чтобы они приняли вас в свое общество. Очень сильно.
Амалия сглотнула и отступила. Нет, она не выглядела расстроенной или обескураженной. Питер прекрасно видел, что она злится. Причем, злость эту сдерживает преогромнейшим трудом. Точно так же старается, как и он.
— А моя супруга должна быть принята в обществе. Более того, она обязана являть собой образец для подражания.
— Как скажете, — рыкнула мисс Гроуди и, резко развернувшись, буквально вылетела из гостиной.
Питер отошел к окну и задумчиво принялся разглядывать кружащийся в воздухе снег. Кто бы мог подумать, что маленький провинциальный городок, затерянных в лесах, таит в себе столько секретов. Ведь ему никак не показалось, что глаза Амалии Гроуди сверкнули желтым. А это значит…
Питер хмыкнул и покачал головой. Ситуация становилась еще хуже, чем казалась на первый взгляд. Куда его занесло?
ГЛАВА 25
На следующий вечер Питер ушел к себе сразу после ужина. Заперся в отведенной ему спальне, сбросил единственный свой пиджак, оставшись в рубашке, и принялся мерить шагами ковер, то и дело запуская пальцы в волосы. Было тревожно. Внутри у него все дрожало от напряжения, нервы были натянуты до предела, но молодой человек никак не мог понять, что все это означает.
Последние дни выдались… сложными и полными напряжения. Это так. Но сегодня… Он словно бы чувствовал приближение беды. Она надвигалась на Барглин с востока. Неспешная, темная, неотвратимая.
Ветер почти утих, снег падал с неба крупными хлопьями, лениво кружащимися в воздухе. Казалось, метели отступили, и скоро наступит обычная зима. Со снегами, ветрами, морозами, но уже привычными, не несущими в себе никакой угрозы. В это хотелось верить. Очень хотелось.
— Затишье перед бурей, — произнес за ужином градоправитель, когда Питер высказал свои предположения. — Так бывает всегда. Все словно бы успокаивается, и это спокойствие может продлиться несколько суток. А потом начнется самая страшная буря. Никогда не угадаешь, этот момент. Поверьте мне, мой мальчик, еще рано расслабляться. Самая сильная буря этой зимы впереди.
И Питер поверил. Он точно бы чувствовал ее приближение. Буря. Беда. Сама смерть словно бы надвигалась на Барглин, собираясь пожать свой урожай.
Молодой человек замер напротив камина. Прислушался. Тишина в особняке звенела. Даже слуги и те затаились по своим углам. Огонь в камине трещал, но не уютно и умиротворенно, как то бывает, а словно бы… предупреждающе. И еще больше нагонял тревогу. Сердце билось слишком часто, дыхание прерывалось. Питер чувствовал, что задыхается в четырех стенах. Ему не хватало воздуха.
Он вздохнул. Упал в стоящее рядом кресло и, поджав колени к груди, принялся смотреть на пламя. И чудилось ему в огненных завитках нечто такое, от чего по коже побежал озноб.
Он видел мать, постаревшую раньше времени от частых родов и тяжелой работы, отца, согнутого тяжелым трудом, с почерневшей от загара шеей. Загар этот никогда не смывался, бледнел немного за время зимы, но стоило только сойти снегам и начать пригревать весеннему солнцу, как он возвращался. Он видел братьев и сестер, такими, какими они были в то лето. Босоногими, худыми, чумазыми. Смог рассмотреть во всполохах огня супругов Барроу. Никого из них давно уже не было на этом свете. Они ушли к богам. В камине треснуло полено, поднимая вверх сноп искр. В этом фейерверке Питер вдруг рассмотрел ее лицо… Совсем молодое, не тронутое ни временем, ни испытаниями. Седые волосы свисали по бокам неопрятным патлами, а глаза… в них словно бы отражалась вся мудрость веков. Глаза старухи на лице совсем еще юной девушки.
Питер вздрогнул и очнулся от своего наваждения. Встряхнулся весь.