Волчий паспорт

После путча одна газета написала, якобы с моих слов, что я зашел к Загадочному Спикеру в первый день путча запросто, словно к старому другу. Это было бы слишком развязно с моей стороны. Загадочный Спикер не мог быть моим старым другом, потому что в тот день я его увидел впервые лицом к лицу. Но лица на нем не было.

Загадочный Спикер прошел буквально в сантиметре от меня глядя сквозь меня невидящими глазами.

— Я, кажется, буду богатым, — пошутил я, обращаясь к помощнику. — Он меня не узнал.

— Он вас не увидел, — вздохнул помощник. — Я сейчас доложу.

Загадочный Спикер стоял у окна и смотрел вниз.

— Народ прибывает, но медленно… Людей мало. Ка-та-стро-фи-чес-ки мало… — размышлял он вслух.

Я не мешал ему не замечать меня и помалкивал. Наконец он повернул ко мне голову и среагировал без показной сердечности, но, я бы сказал, с интимной официальностью:

— Спасибо, что пришли, Евгений Александрович.

— Что я могу сделать? — спросил я.

— Вы уже сделали, — сказал он. — Хотите, я подарю вам свою книгу?

Надписав ее и протягивая мне, он сказал, даже не улыбаясь:

— Может быть, это мой последний автограф.

Мне тогда показалось, что это было сказано искренне.

В тот момент не только мне, но и самому Загадочному Спикеру показалось бы невероятным, что это именно он в декабре будет пить виски вместе с Президентом России в кремлевском кабинете практически низложенного ими Президента СССР, который, как бедный родственник, зайдет туда и униженно увидит восседающих за его столом новых хозяев.

И уж совсем непредставимым было тогда для Загадочного Спикера, что это именно он въедет в квартиру, предназначавшуюся для Брежнева, и что кто-нибудь когда-нибудь будет обвинять его в том, что он противник реформ и свободной прессы.

Те, кто делают историю, не предполагают, какими история сделает их.

Но за 19 августа я хочу воздать должное всем, кто встал в тот день поперек танков, поперек прошлого. Каким бы плохим ни было настоящее, вернувшееся прошлое было бы хуже.

— Я хотел бы увидеть Президента, — сказал я Загадочному Спикеру. — Может быть, вы спросите его по внутреннему телефону, сможет ли он меня принять?

Загадочный Спикер неожиданно насупился и, пожав плечами, неохотно ответил:

— У нас своя этика…

Увидев мое удивление, он смягчающе добавил:

— Да вы идите просто так. Он будет рад.

— Если я не увижу Президента, не могли бы вы передать ему записку от меня? — спросил я.

— Попробую, — не пообещал, но и не отказал опять насупившийся Загадочный Спикер.

Я тут же написал коротенькую записку Президенту России: «Спасибо Вам. Желаю Вам выдержки, мужества, мудрости».

Идя по коридору Белого дома к приемной Президента России, я наугад раскрыл книгу Загадочного Спикера, которая называлась «Бюрократическое государство», и вот на что сразу наткнулся:

«“Акт насилия есть жест слабости”, — такую блистательную формулу оставил Николай Бердяев, и, наверно, если бы большевики считали себя сильными, то не преступили бы свое собственное учение и не стали бы на путь террора, даже, как казалось им, оправданного Историей. Впрочем, вряд ли террору есть оправдание…»

Тогдашняя ирония судьбы состояла в том, что эта книга была мне подарена в тот день, когда главное действующее лицо книги — бюрократия, как зеленая бронированная плазма, окружила Белый дом, грозя задушить младенческую демократию.

Предстоящая ирония судьбы состояла в том, что бюрократия стала впоследствии одним из действующих лиц самого Белого дома, бумажной плазмой удушая демократию изнутри.

А тогда я открыл титульный лист, чтобы прочесть автограф Загадочного Спикера, и чуть не ахнул. В автограф вкралась ошибка. Верней, описка. Были пропущены две буквы:

«Евгению Александровичу Евтушенко с уважением.

19 августа 1991 года».

У меня психология коллекционера, и я сразу подумал, что из-за ошибки профессора, от нечеловеческой усталости и напряжения пропустившего именно в этот трагический день две буквы в слове «уважение», автограф стал еще ценней.

Между тем, пока я шел к Президенту России, я заметил, что коридоры Белого дома стали более оживленными.

Кое-где виднелись кучки прибывающих из разных городов депутатов.

На лицах одних депутатов была решимость, другие испуганно шушукались, третьи тоже шушукались, но с выжидательным злорадством.

Мимо меня торопливыми шагами и с излишне озирающимися для честного человека глазами, обдав меня бормотушным перегаром, проволок сумку с надписью «Пума», оттягивающую его руку почти до паркета, мужчина, похожий на пьяную поганку, в синем грузчицком халате.

За ним по коридору кубарем катилась Женщина Гриб-Боровичок в белом халате и поварском колпаке, размахивая половником.

Нагнав мужчину, она, не жалеючи, ударила его прямо половником по косточкам руки, цепко державшей «Пуму», так что сумка выпала на ковровую дорожку.

Грузчик, потеряв «Пуму», по-шакальи затрусил и улепетнул за поворот коридора власти, наполненного, как шекспировскими призраками, депутатами, решающими, куда им примкнуть.