Волчица и пряности. Том I

Разумеется, сразу принять её рассказ на веру нельзя, иначе какой же из него торговец? Торговец должен быть бесстрашным — и богов не бояться, а ещё осторожным, даже близким не доверять до конца.

Чуть поразмыслив, Лоуренс произнёс, взвешивая каждое слово:

— Пока даже не знаю, как с тобой быть.

Он приготовился было услышать недовольный возглас, но нет, не такой оказалась эта девушка.

— Осмотрительность лишней не бывает. И всё же глаза меня ещё не подводили. Не верю, что сможешь с лёгкостью отказать девушке, сердце у тебя не каменное. Пусть даже я не человек, а волчица, — заключила она с лукавой улыбкой.

Холо вновь нырнула в меха, но на сей раз о смятении не могло быть и речи: Лоуренсу лишь дали понять, что сегодня больше говорить не о чем. Уважения ему, видно, добиться не удалось. Мысль эта была очень неприятна, и в то же время он не мог удержаться от смеха, глядя на девушку. Вдруг волчьи уши шевельнулись, и хорошенькое личико вновь выглянуло из-под горы шкурок:

— Хочешь, чтобы я провела ночь на траве? — спросила Холо, зная, что он, разумеется, не допустит такого. Тут оставалось лишь пожать плечами, после чего она прыснула и нырнула обратно.

Возможно, Холо дурачила его с самого начала — вспомнить хоть то выражение лица, как у пленённой принцессы. И всё же на деревню обиделась не на шутку, а о родине в самом деле вспоминала с грустью — тут обмануться было невозможно. Если же принять это за правду, то остаётся пойти дальше и признать, что ему повстречалась та самая Холо, а не одержимая девушка с бурным воображением.

Лоуренс вздохнул, поднялся с места и залез в повозку. Решил, что не сто́ит больше ломать голову: всё равно ничего нового не надумаешь, к тому же утро вечера мудренее.

Хозяину шкурок спать на козлах из-за Холо — это уже никуда не годится. Лоуренс велел ей подвинуться ближе к краю повозки и сам залез под меха. Лёжа на боку, он слышал ровное дыхание за спиной.

Пусть Лоуренс и сказал, что пока не знает, как с ней быть, но если к утру девушка никуда не исчезнет, прихватив с собой товар, то, пожалуй, можно взять её в попутчики. На мелкого воришку Холо никак не смахивала, а пожелай она и в самом деле поживиться, легко оставила бы его ни с чем.

От таких мыслей Лоуренсу стало весело. В конце концов, сколько уже времени он засыпал совсем один! Теперь же рядом с ним лежала красивая девушка, и сквозь тошнотворный звериный запах чувствовался сладковатый аромат её тела. Оказывается, для счастья нужно совсем немного.

Жеребец тихонько задрожал, будто угадав нехитрые мысли хозяина. Говорить лошади не умеют, но, возможно, знают, что у людей на уме?

Усмехнувшись, Лоуренс закрыл глаза.

Просыпается Лоуренс рано. Торговцы не знают другого распорядка дня, ведь каждая минута, потраченная с толком, обернётся для них звонкой монетой. И всё же Лоуренс только разлепил глаза в утренней дымке, а Холо уже была на ногах — копошилась, шуршала чем-то у него над ухом.

Он чуть было не решил, что ошибся на её счёт, но даже для воровки девушка вела себя чересчур дерзко. Приподнявшись, он глянул через плечо. Оказалось, что Холо перерыла кладь в телеге, нашла себе одежду и уже завязывала шнурки на башмаках.

— Это ведь мои вещи, — сказал Лоуренс, думая пристыдить Холо: хоть она ничего и не украла, брать чужое без спросу — грех, осуждаемый богами.

Девушка, однако, обернулась и заговорила без тени смущения:

— А, проснулся? Что скажешь? Как мне, к лицу?

Все слова торговца Холо пропустила мимо ушей, встала к нему лицом и раскинула руки в стороны. Не пристыженность сквозила в её жестах, а скорее гордость собою, и он вдруг усомнился в том, что видел вчера. Словно смятение её лишь пригрезилось, словно никогда и не было другой Холо, а существовала лишь эта — наглая и самолюбивая.

Она оделась в лучший костюм, который Лоуренс берёг для переговоров с зажиточными торговцами. Поверх синей рубашки с длинными рукавами — жилет средней длины, на ногах — штаны отменного покроя, изо льна и шерсти. Длинная юбка стягивалась на талии плетёным пояском из отменной овечьей кожи. Ботинки из трёхслойной дублёной кожи могли вынести даже лютый холод в горах — башмачник поработал на славу. Завершала картину накидка, подбитая медвежьим мехом.

Добротной одеждой странствующий торговец гордится и дорожит. Лоуренс лет десять копил деньги на этот костюм, ещё с той поры, когда только учился своему ремеслу.

Стоило лишь надеть такой наряд, подстричь бородку — и хорошее впечатление на переговорах было обеспечено.

Вот какими вещами бесцеремонно распорядилась Холо. Но разве можно рассердиться всерьёз, если она так мило выглядит в этом костюме, пусть одежда и висит на ней мешком?

— Хороший медведь на этот плащ пошёл, весь чёрный-пречёрный. И к моей бурой шерсти подходит. Только штаны надевать трудновато: хвост мешает. Я дыру сделаю, ничего?

Ей-то ничего, а Лоуренс, помнится, с трудом уговорил искусного портного сшить именно такие штаны. Дыру на них не залатаешь. Он резко замотал головой: нет, даже не думай.

— Как же быть-то... Что ж, хорошо хоть большие. Пожалуй, и так сойдёт.