Волчицы из Машкуля

Точно так же, как раньше мы обманулись насчет Юга, ошибочным является и наше представление о Вандее: этот преданный и жертвенный край вынужден кормить многочисленную армию, опирающуюся на городское население, почти сплошь настроенное против легитимной власти; любое крестьянское выступление обречено на провал, быстро приведет к разорению деревни и только укрепит позиции правительства с помощью легкой победы.

Если мать Генриха V уже находится во Франции, ей следует, по нашему мнению, поскорее уехать, приказав верным ей людям сохранять спокойствие. Иными словами, она бы этим принесла мир вместо гражданской войны и покрыла бы свое имя двойной славой, совершив акт великого мужества и остановив готовящееся кровопролитие.

Мудрые друзья легитимной монархии, которых никто никогда не считал нужным посвятить в свои планы, с кем никто никогда не советовался, прежде чем ввязаться в сомнительные предприятия, кто всегда оказывался перед свершившимся фактом, не заслуживают ни похвалы, ни порицания за то, что может произойти, и возлагают всю ответственность за возможный поворот событий на тех, кто их спровоцировал и давал советы".

По мере того как Мадам слушала письмо, она приходила во все большее и большее волнение; ее обычно бледные щеки пылали огнем; дрожащей рукой она то и дело поправляла волосы, сняв с головы шерстяную шапочку. Она не произнесла ни слова, она ни разу не перебила читавшего; однако было видно, что скоро грянет буря. Чтобы снять с себя всякую ответственность, метр Марк поспешил заметить, передавая ей в руки сложенное им письмо:

— Сударыня, это письмо написал не я.

— Да, — ответила герцогиня, не в силах более сдерживать свой гнев, — но тот, кто его принес, вполне способен такое написать.

Путешественник понял, что не выиграет ничего, если склонит голову перед такой живой и впечатлительной натурой, и он встал во весь свой рост.

— Да, — ответил он. — И этому человеку стыдно за проявленную минутную слабость, и он заявляет вашему королевскому высочеству, что, не одобряя некоторые формулировки этого письма, он, по крайней мере, разделяет чувства тех, кто его писал.

— Чувства! — повторила герцогиня. — Называйте эти чувства эгоизмом, осторожностью, которая есть не что иное, как…

— Трусость, не правда ли, сударыня? Да, и в самом деле он труслив, этот человек, если все оставил, чтобы разделить участь той, кому он не давал советов! Да, он самый настоящий эгоист, потому что пришел и сказал вам: "Вы хотите правды, сударыня, так вот она! Однако, если вашему королевскому высочеству угодно пойти на бессмысленную и в то же время неминуемую смерть, я пойду вместе с вами!"

Герцогиня немного помолчала, затем уже более мягким голосом произнесла:

— Я ценю вашу преданность, сударь, но вы плохо знаете Вандею, вы получали сведения только от тех, кто противится движению.

— Допустим, что вы правы, предположим, что вся Вандея поднимется на борьбу, соберет войска и не будет скупиться ни на кровь, ни на жертвы, но Вандея не вся Франция!

— После того как вы заявили, что парижане ненавидят лилии и презирают белое знамя, уж не хотите ли вы сказать, что вся Франция разделяет мнение столичных жителей?

— Увы! Сударыня, народу Франции не чужда логика. Это мы с вами гоняемся за химерами и мечтаем о союзе между божественным правом и верховной властью народа, хотя эти понятия и несовместимы друг с другом. Божественное право неизбежно приводит к абсолютизму, а Франция не желает неограниченной монархии.

— Абсолютизм! Абсолютизм! Громкие слова, чтобы пугать малышей.

— Нет, это не просто громкие слова. Они наводят ужас. Возможно, мы ближе находимся к цели, чем думаем; однако, сударыня, с сожалением должен вам признаться: я нисколько не верю, что Бог избрал вашего королевского сына для выполнения опасной миссии, заключающейся в том, чтобы надеть намордник на пасть льва, каким является народ.

— И почему?