Судя по откровенно идиотскому набору слов, такие песни, скорее всего, создавались как раз по заказу органов с целью наглухо прикрыть планы разрабатываемых секретных операций. Для этой цели может также пригодиться усердный поиск решения той или иной математической, а лучше шахматной, задачки, но лучшим методом можно считать умственное смакование женских прелестей. Или мужских, чего тоже нельзя исключить.
Мало ли способов может придумать жизнь!..
Только на третий день, когда Мессинг наконец закончил отчет, ему удалось пробить защиту капитана. Возможно, Вольфу просто повезло и только потому, что Трущев выбрал неудачный мотивчик, с которым у медиума были свои счеты.
С этим лживым, обманчивым «ством» Мессинг справился быстро. Моментально отыскал щелку между куплетами и незаметно проскользнул в нее.
Что же открылось мне в глубине души капитана госбезопасности? Страдания несчастного отца были безутешны…
Вольф не удержался от вопроса:
– Что с дочкой, Николай Михайлович?
Он не ответил. Даже не вздрогнул. Встал, большими пальцами расправил гимнастерку под ремнем. Подошел к окну, притаившись за шторой, замер.
– Здесь нет прослушки, – заверил его медиум.
– Как вы можете знать?
– Вижу. Вижу также вашу Светлану. На мой взгляд, вполне здоровая девочка.
– Она разучилась говорить.
– То есть? – не понял Мессинг.
– Зачем вам знать, Вольф Григорьевич?..
– Смелее, Николай Михайлович. Я не классовый враг и не двурушник, в чем, надеюсь, вы успели убедиться.
Трущев не ответил, вновь уселся на диван, закинул ногу на ногу, закурил папиросу.
– Она разучилась говорить, – признался он. – Потеряла, так сказать, дар речи. Сильнейший испуг.
– Когда это случилось?
– В декабре, перед новым годом.
– Сколько ей лет? Десять?
Трущев кивнул.
– Будет в сентябре.
– Я мог бы помочь.
Чекист не ответил. Молча докурил папиросу, встал, привычно расправил гимнастерку под ремнем, подошел ближе и поинтересовался:
– Ну, что тут у нас?..
Вольф протянул ему последний исписанный листок. Он просмотрел его, потом вернул и подсказал:
– Подпись, число.
Мессинг добросовестно вывел: «18 июня. Вольф Мессинг». (Где-то теперь хранятся эти листки? И хранятся ли?)
– Теперь в гостиницу? – спросил Трущев.
– Да.
На лестнице он предупредил чекиста:
– Только не надо никак афишировать мою помощь. Прошу, никому ни слова, для меня это очень важно. Только вы и я, и ваша дочь. В тихой обстановке. Можно у меня в номере. Обдумайте мое предложение.
Трущев усмехнулся.
Вольф заверил его:
– Если вы об оплате, то меня деньги не интересуют.
– Я не о том. Я в состоянии заплатить, просто я обязан доложить начальству.
– Кто вам поверит, Николай Михайлович? Я непременно откажусь от своих слов. Поверьте, моя помощь вас ни к чему не обязывает.
Трущев вновь усмехнулся. Что-что, а бдительность у советских людей была на высоте. Советским людям не занимать бдительности. Как относиться к этому факту? Осуждать? Ерничать? Восхвалять с пеной у рта? Полноте. Для решения этого непростого вопроса соавтор Вольфа Мессинга и выдумал «
Наконец он ответил:
– Не люблю быть в долгу. Кажется, товарищ Мессинг, вы так однажды выразились?
– Спасибо за предупреждение. Повторяю, вы мне ничем не будете обязаны. Мне просто понравилось, что у вас даже мысли не было причинить мне зло, но еще более, как вы изощренно материли сокола, безоружным отправившегося на войну.
– Сколько времени займет курс лечения?
– Не знаю. Я должен осмотреть ребенка.
– Хорошо, завтра. Здесь. Я заеду за вами в десять. Сообщу, что вы попросили еще один день. Свету привезу к одиннадцати. Не забудьте надеть белый халат. Висит в квартире, в платяном шкафу.
– Зачем халат?
– Если вы доктор, на вас должен быть белый халат. Я скажу Свете, мы едем к удивительному доктору, который лечит добрым словом. О гипнозе, пожалуйста, не упоминайте.
Вот это хватка. Вольфу оставалось только мысленно развести руками.
Лечение оказалось куда более легким делом, чем ожидал гипнотезер. Сильнейший испуг – девочка одна поздно возвращалась домой. Возле подъезда наткнулась на пьяного негодяя. Света сумела убежать, но с того дня пять месяцев молчала, будто воды в рот набрала. Вольфу пришлось погрузить ее в гипноз и разблокировать заторможенные центры речи.
Когда Света пришла в себя, она удивленно спросила:
– Это все?
У Трущева желваки заиграли на скулах:
– Да, Светочка, – подтвердил Мессинг. – Теперь ты можешь не только говорить, но и петь.
– Ну, уж петь, – не поверила девочка. – Вы совсем как Айболит, только не знаете, звери не поют.
– А птички?
– Ну, птички. Это совсем другое дело.
Трущев, давясь от смеха и слез, выскочил из комнаты.
Глава IV