Вольф Мессинг. Взгляд сквозь время

На следующее утро капитан госбезопасности Трущев привез Мессинга в тихий и малолюдный Лялин переулок. Они поднялись на четвертый этаж. Жилплощадь – трехкомнатная дореволюционная квартира – оказалась просторной, хорошо проветриваемой и прилично обставленной. Здесь хранился полный комплект свежайшего постельного белья и дефицитных продуктов, так что можно утверждать: это уютное гнездышко было отлично подготовлено к встречам с интеллигентными сотрудниками. Или сотрудниками от интеллигенции. Николай Михайлович угостил Вольфа замечательным вином – любимым «сталинским». Вино было действительно на редкость вкусное, терпкое и сладкое.

Трущев обеспечил Мессинга бумагой и письменными принадлежностями, а сам удалился на кухню «готовить обед». Теперь он мог с легким сердцем приступить к исповеди экстрасенса-революционера.

Вольфу повезло, что судьба свела его именно с Трущевым, а не с кем-то из его менее образованных коллег, тем более уродов, страдавших национальными предрассудками. Позже медиуму нередко приходилось встречать таких. Одним из них, как ни странно, оказался господин Андрей Яковлевич Свердлов, следователь по особым поручениям, сын небезызвестного Якова Свердлова[56]

. В его голове Вольфу удалось выловить рабочую кличку, которой они между собой наградили его – «завзятый иудеец». (А вот «местечковой мордой» он получил по морде в Ташкенте, но об этом особый разговор.)

Такая кликуха не столько оскорбляла, сколько озадачивала. Ладно, «иудеец», но почему «завзятый»?! Или Вольф не разобрал, и иудеец был «занятный»? Или «заезжий»? Ему до сих пор трудно понять этих людей с холодным сердцем и длинными руками.

Возможно, господин Свердлов пытался этим самым подчеркнуть талмудическое воспитание Мессинга и тем самым отделить плохих евреев, пропитанных религиозно-буржуазным духом, от хороших евреев, прошедших школу революционной борьбы? Таких в рассеянном штетеле тоже хватает. Например, тот же господин Лев Захарович Мехлис[57], речь о котором пойдет впереди. Он, например, заявил: «Я не еврей, я – коммунист!»

Во время приема пищи Мессинг с Трущевым поговорили о том о сем. После обеда Вольф продолжил отчет.

Вечером, вернувшись в гостиницу, покуривая у открытого окна, Мессинг вспомнил давнишнее предложение Рейнхарда и всерьез задумался о том, что показавшееся ему дикой блажью распоряжение какого-то московского балабоса, руководившего красными в начале 20-х годов, вовсе не являлось досужей выдумкой. В Коминтерне действительно была организована особая секция, в которую сводили людей с неординарными способностями и где изучали способы ведения классовой борьбы в потустороннем измерении.

Эта догадка подтвердилась, когда до Вольфа, пусть даже в пятом-десятом пересказе, дошел рассказ о таинственном отделе, организованном на Лубянке бывшим руководителем ленинградских чекистов Глебом Бокием[58]. Помимо создания собственных и расшифровки вражеских шифров, Бокий интересовался всякими потусторонними силами, и кое-кто из секретной коминтерновской секции перебрался к нему под крыло. Информатор Мессинга утверждал, что Бокия как раз расстреляли за развал работы на этом направлении. Большевик с подпольным стажем, опытнейший чекист, чьим именем был назван пароход, свозивший осужденных на Соловки, вдруг забросил работу по овладению человеческой психикой и ударился в масонство и откровенно чуждые воинствующему материализму восточные культы, а также занялся организацией нелепого мистического общества «Единое трудовое братство».

С высоты четырнадцатого этажа можно утверждать: масонство и подобные ему тайные организации, тем более всякого рода замешанные на оккультных дрожжах политические заговоры (например, «жидомасонские», «коммунистические» или «империалистические» вкупе со всякого цвета «демократическими») имеют самое приблизительное отношение к тайнам человеческой психики. Это, скорее, спекулятивный и корыстный ответ на естественную потребность человека в тайне.

Тем не менее после гибели Бокия кое-какой мистический опыт на Лубянке сумели сохранить. Недаром службистый Трущев умел ловко скрывать свои мысли. Это не так просто, как кажется, здесь тоже есть свои заморочки. Например, общаясь с Мессингом, Николай Михайлович, даже хозяйничая на кухне, постоянно напевал широко известную в ту пору песню:

В путь-дорожку дальнюю я тебя отправлю,Упадет на яблоню спелый цвет зари.

Подари мне, сокол, на прощанье саблю,Вместе с острой саблей пику подари.

Вольф долго не мог сосредоточиться. Его буквально изводил вопрос, каким оружием этот мобилизованный на войну сокол собирается воевать?