Вольф Мессинг. Взгляд сквозь время

– Я буду очень благодарен, если вы, Лаврентий Павлович, просветите меня, что именно хотят услышать от меня? Сами понимаете, в свете развернувшихся событий в Европе мнение какого-то Мессинга мало что значит. Я удивляюсь, зачем партии и правительству понадобилось знать о моих встречах с Адди Шикльгрубером? Какое отношение попытки Гитлера переметнуться с баррикады на баррикаду, стрельба по фрейкоровцам, умение заворожить людей своими речами или его острое желание заглянуть за горизонт может иметь к катастрофическому разгрому Франции?

Нарком снял пенсне, протер стеклышки, потом водрузил их на переносицу и остро глянул на медиума:

– Отказываясь сотрудничать, вы обращаетесь с просьбой?

– Именно так, Лаврентий Павлович. Вы знаете, я не враг.

– Скорее, попутчик, – уточнил Берия.

– Даже если и так, ничто не мешает мне стать полноценным союзником.

Берия хмыкнул и примиряюще всплеснул руками.

– Не будем мелочны, Мессинг. От вас как от человека, лично общавшегося с главой германского государства, хотят услышать, каким образом… Или так, что помогло немецким войскам так молниеносно достичь Парижа? Иными словами, почему Франция пала? Что это, трюк? Удача? Или в руки фашистов попало неизвестное оружие, о котором мы ничего не знаем?

– Я не специалист по такого рода вопросам.

– Кто будет решать, специалист Мессинг или не специалист?! Вы или мы? Мой совет: не надо напирать на непобедимость Германии, мы тут тоже не лаптем щи хлебаем.

– Что мы хлебаем? – не понял Вольф.

– Щи, щи, – поморщился нарком. – Суп такой, с капустой.

Мессинг удивленно выдохнул:

– Не пробовал.

– И не советую, – его даже передернуло от отвращения. – Постарайтесь отвечат кратко, ясно, по существу. Не надо врать, все равно мы все о вас знаем, но и ссылаться на незнание тоже не надо. Отвечайте так: пусть только сунутся, мы дадим им по зубам.

* * *

Немного больше Мессингу удалось вытянуть из Финка.

Картина вырисовывалась самая безрадостная. На фоне провальной войны с Финляндией успехи немцев выглядели до оторопи пугающими. Не только у высшего руководства, но и в армии, в головах представителей рабочего класса и колхозного крестьянства зародилась мысль: здесь что-то не так. Конечно, ни о какой мистике в круге первом и речи не было. Догадка сводилась к мнению, что у Гитлера появилось какое-то мощное, воздействующее на психику оружие. Этот вопрос в секретнейшем порядке активно дебатировался в военных и политических сферах. Чем иначе объяснить тот факт, что французы, даже не пытаясь принять бой, сдавались дивизиями. Вольф не очень-то доверял подобным спекуляциям, однако, будучи когда-то знаком с Гурджиевым, не мог сбросить со счетов возможность некоего подспорья фашистам со стороны неизвестных науке, скрытых завесой тайны сил.

До остального Мессинг додумался сам. Нельзя отрицать очевидное: не только додумался, но и выудил. Однажды, растворив окно в своем номере, уловил ароматную, наполненную самыми разнообразными размышлениями струйку дыма. Он поспешил захлопнуть створки, направился в глубь комнаты, но знакомые географические названия, военные термины – «скоростные бомбардировщики», например, – и, что было притягательнее всего, сгустки ожесточенных, сумбурно-гневливых ругательств вернули его к подоконнику. Вольф проклял себя за неуместное и крайне опасное в советской стране пристрастие к угадыванию чужих мыслей и чуть приоткрыл форточку.

Так и есть, «Герцеговина Флор».

Несколько ночей Мессинг вслушивался в рассерженный, с легким кавказским акцентом, говорок. Общая направленность долетавших мыслей не представляла секрета – речь шла о немыслимом по здравым меркам поражении Франции, но более всего его заинтересовала болевая точка, которая в те летние дни особенно досаждала таинственному индуктору. Незнакомец решительно отказывался признать, что скоропостижной кончиной Франции «фигляр» (так в кремлевском кругу называли Гитлера) сумел выбить почву у него из-под ног.

Чем гуще были струйки табачного дыма, тем отчетливее и живее перед умственным взором Мессинга рисовалась настольная лампа, из-под плоского ажурного абажура которой стекал (именно так!) мягкий свет, освещавший письменный стол и посасывающего трубку человека, восседавшего в кресле. Прямо виднелся громадный стол для заседаний, на нем читались наваленные грудой географические карты. Света там было чуть-чуть.