Волга-матушка река. Книга 1. Удар

Семен Малинов эту помощь понял как «ущемление моего достоинства», не видя, не желая видеть собственных, ныне уже непоправимых грехов. Вот почему от него стали отходить настоящие коммунисты и лепиться, как мошкара на клейкий лист, «жучки», которых он и пустил в ход на последнем пленуме. Но теперь и «жучки» провалились. Малинов остался одинок. Казалось, тут он должен был бы задуматься над тем, как это в стране, где в основу основ положен коллективизм, секретарь обкома партии очутился вне коллектива. Однако Малинов это воспринял по-своему.

— Не признают таланта, — уже заплетающимся языком пролепетал он и снова наполнил рюмку коньяком. Выпив, почувствовал одно — ему страшно жаль самого себя, и, опустив голову на ладони, вдруг, весь сотрясаясь, заплакал, приговаривая:

— Давно не рыдал… с малых лет… И вот — слезы скорбные мои. За что? За что меня так обругали, надругались… За то, что во время обороны твердыни на Волге я не щадил своей жизни? И вот! О-о! Что же мне делать? Написать! Написать в Центральный Комитет партии. Написать и спросить, зачем они прислали этого… Морева: неделю побыл в Приволжске и смутил лучших людей, цвет областной партийной организации. Бузотер! — заключил Малинов и, хлопнув рюмку, произнес: — Баста! Пишу в ЦК, — и опять потянулся к бутылке, но, увидав, что Сухожилин не выпил коньяк, как-то сверху, будто коршун в голубка, всеми пальцами вцепился в его рюмку и отправил содержимое в рот.

В кабинет вошла жена. Так же как и за столом во время еды, она вобрала в себя воздух, сопя, точно работающий поршень, и проговорила:

— Сема! Пленум ведь завтра… а ты набираешься.

— Кши! — прикрикнул на нее Семен Павлович, будто на назойливую курицу. — Пшла! Пшла к своим тряпкам! Пшла! Мне никто не нужен. Проживу. Один проживу. Уеду на Север… на остров… Диксон. Эге! Раз вы так ко мне, то и я к вам. Пускай! Пускай попробуют без меня. Пускай! Ах нет, кишка тонка: Семен Павлович, помогай… А я не пойду. Умоляйте — не пойду…

6

Всего этого, конечно, Аким Морев не знал и потому шел на пленум весьма встревоженный. Само собою, его волновало то, что впервые приходится выступать на пленуме в Приволжске. Но к этому примешалось и другое, чего, казалось, уже и не должно быть. Из разных мест, от людей, еще незнакомых ему, он получил предупреждение: «жучки» вчера не выступили на пленуме потому, что их придержали, дабы сегодня выпустить на «новичка».

«Уже кличку дали: «новичок». Ни с чем не считаются! Могут сбить. Ведь мошкара иногда и лося в болото загоняет. Я не лось: меня легче загнать…» — так думал он, идя на пленум.

С ним вместе шел и Иван Евдокимович. Этот, вполне понимая душевное состояние Акима Морева, старался приободрить его:

— Не робейте. Слышали и видели, как Кораблев-то? Крепость! О-о! Кронштадт! Не скоро подступишься к нему. И, главное, вы же знаете гораздо больше тех, кто будет вас слушать, — понимая беспокойство своего друга, говорил академик.

— А если я знаю меньше?

— Чепуха! Многие из них, я уверен, не читали книг, какие читали вы, не побывали на Черных землях, в Сарпинских степях.

— И не имели такого консультанта, как вы, — полушутя сказал Аким Морев. — Однако я, возможно, откажусь от слова.

— Ну, вот этого не следует делать. Никак, — академик даже остановился в дверях уже переполненного зала, придерживая за руку Акима Морева. — Сразу скажут: трусишка приехал.

— Непродуманным поступком можно заработать более оскорбительную кличку. Я не знаю, как мне сказать, — легонько подталкивая академика, проговорил Аким Морев.

— Может, не знаете, что сказать? — тонко поправил его Иван Евдокимович.

— Нет. Не «что», а «как». Я даже конспекта не написал.

7

— Я открываю работу пленума. Должен довести до вашего сведения прискорбную весть: Семен Павлович заболел, — сообщил в эту минуту Сухожилин.

По залу, по ярусам прошел грустный смех: все поняли, что за болезнь у Малинова, а у Акима Морева мелькнула мысль: «Очень плохо — председательствует Сухожилин. Было бы куда лучше, если бы Пухов».

Сухожилин, открыв очередное заседание пленума, склонился над списком и, казалось, остреньким носом с величайшим удовольствием, как дятел, покопался там в чем-то, затем намеренно невнятно пробормотал:

— Слово имеет Морев.

— Кто Морев? Что за Морев?

Участники пленума недоуменно переглянулись. Тогда, не спрашивая на это разрешения, поднялся Александр Павлович Пухов и сообщил:

— Товарищ Морев, Аким Петрович, рекомендован Центральным Комитетом партии в качестве второго секретаря обкома. До этого работал секретарем горкома… в Сибири, — и этим самым приковал внимание всех к Акиму Мореву, а тот шел к трибуне, ничего не слышал, только чувствовал, как деревенеют ноги.

— Сколько минут вам понадобится? — спросил Сухожилин.

— Минут тридцать прошу, — ответил Аким Морев, уже стоя на трибуне.

— Дать. Новый человек. Дать! Только уж в рамках уложиться надо, — посыпалось из зала.