Воля небес

Наконец все это пустое баловство татарским воеводам надоело – и на дороге внезапно появилось сотен десять крымчаков, несущихся в атаку с копьями наперевес. Пушки немедленно загрохотали, сметая басурман картечью, поле погрузилось в дымную пелену, в которую и продолжали бить, почти наугад, короткоствольные тюфяки. И все же татары прорвались – в бойницы щитов ударили копья, разя стрельцов, и… И все! Колоть всадники могли, а вот прорваться внутрь – нет. Между тем копья были и у защитников укрепления.

Еще несколько залпов – и басурмане схлынули, оставив на склонах сотни трупов и лошадиных туш.

Зашипели охлаждаемые стволы, пушкари спешили прочистить их, забить новые заряды. По ту сторону поля воины тоже готовились к новому удару. Полчаса отдыха – и сотни татарских воинов снова понеслись в атаку. Залпы следовали за залпами, целые полусотни вылетали из седел, теряли лошадей, разлетались кровавыми брызгами – но конница скакала быстро, и опять большая часть басурман одолела кровавое поле. Только теперь они уже не кололи бойницы, а вставали в седлах и пытались перемахнуть через щиты сверху. Однако холопы ловили врагов на выставленные пики, отбрасывали за спину. Лошади занимали слишком много места, и пока наверх забирался один османский раб, остальные подъехать ближе не могли. Ну, а когда враг лезет поодиночке – колоть его дело несложное.

Татары снова отхлынули, передохнули – и ударили по дороге, пытаясь обойти гуляй-город понизу холма.

Дмитрий Хворостинин поднял кованую рать в седла, ударил в лоб, завязав сечу на краю щитов, удерживая басурман на месте под прицелами пушек и пищалей. Степняки выдержали под расстрелом всего с четверть часа и отступили, выстлав Серпуховской тракт сотнями тел. Тут же атака началась в другом направлении – и опять храбрость боярской конницы и меткость пушкарей вынудили татар откатиться.

Число раненых под сине-белыми шатрами стремительно росло, перевалив за сотню. Влияние убруса было велико, но не беспредельно, многие из тяжелых оставались в беспамятстве, иные не могли подняться, стенали от боли. Однако были и те, кто, ощутив прилив сил, поднимались, хватали саблю или копье – и снова рвались в самую гущу схватки.

К сумеркам земли вокруг гуляй-города больше не было видно. Тела лежали где в три, а где и в четыре слоя, кровь ручьями стекала к подножию холма и дальше, к тракту, собиралась за ним в большие лужи. Однако русское укрепление продолжало стоять на своем месте, фитили стрелков и пушкарей дымились в ожидании врага.

Темнота развела рати по разные стороны ночи, утром же русских воинов поразило невиданное зрелище: на поле перед ними, под вой труб и дробь барабанов, вышли бесчисленные ряды яркого разноцветного воинства: шаровары, кушаки, чалмы, кривые ятаганы в руках. Огромные знамена османской империи заполоскались на ветру: красные, с желтой окантовкой и вышитым в середине золотым мечом. Барабаны ударили громче, особенно рьяно взвыли трубы, и янычарские полки мерной поступью двинулись вперед. Едва они освободили подступы к холму, как на дорогу с улюлюканьем вырвалась конница и устремилась в атаку понизу.

Грохнули пушки, сотрясая землю, поднялись в седло бояре, готовясь ко встречному удару. К небу поползли облака дыма, зазвенела сталь…

Полусотня Басарги привычно ожидала возле шатров, когда начнут подносить раненых – когда вдруг послышался крик:

– Татары-ы!!! – и в лагере со стороны дороги показались темные всадники.

– Черт! Щиты! Рогатины! – крикнул Басарга, кинувшись к приготовленному оружию. – Плечом к плечу вставайте!

Однако времени собраться в правильный строй басурмане не дали, резво поскакав прямо к шатрам – уж очень эти большие навесы напоминали воеводские. Басарга мигом кинулся навстречу, упал на колено перед первым из всадников, упирая ратовище рогатины концом в землю, а острие подняв кверху. Скакун напоролся на копье грудью – боярин метнулся в сторону, чтобы падающая туша не придавила, попал под другого крымчака, прикрылся от его сабли щитом, отпрянул назад и успел рубануть падающего из седла врага сзади по шее, прикрылся опять от второго – грохнувший выстрел выбил того из седла, оборвав схватку, и подьячий, выпрямившись, спокойно рубанул саблей морду коня третьего всадника, поднимая его на дыбы, а самому татарину, вцепившемуся в седло, раздробил окантовкой щита колено.

К счастью, татары прорвались в лагерь после сечи, пик более не имели, да и разогнаться для удара им было негде. Битва превратилась в свалку без строя и плана, в простое истребление людьми друг друга. Новый всадник, уже слева, многократно отработанным в поместье порядком Басарга ударил коня окантовкой щита в морду – самое болезненное место, всадника рубанул саблей по колену – тянуться до тела снизу далеко, а без ноги все едино драться не сможет, откачнулся в сторону, дабы не попасть под удар ножа, поднырнул под копье, вогнал саблю снизу в живот, тут же отскочил.

Учение датчанина въелось в память крепко: на месте не стой, выцелят!