Волк в ее голове. Книга II

Мы с Валентином — с одинаково нелепым видом — смотрим друг на друга. На штанах его белеет бинт, а на бинте цветут синие гелевые розочки, не иначе производства Олеси.

Телефон в кармане снова кукарекает, с улицы доносится возмущённое:

— Чел! Шевели бананами!

— Счастливо оставаться. — Я киваю Валентину и свешиваю вниз вторую ногу.

Пространство подо мной заполняют дорога (асфальтная) и лужайка (травянисто-инистая) — их заливает солнцем. В лицо ударяет порыв ветра, голова кружится.

— Тебе это ничего не напоминает? — устало спрашивает Валентин.

— Я тебя не слышу.

— Да ладно! Ты и твоя рептилия. Трулюлю и Труляля снова куда-то вдвоём. Так хочется все кости переломать?

Я с полураздражением-полуудивлением оглядываюсь и понимаю, что Валентин смотрит вовсе не на меня, а на «четвёрку». Он замечает моё движение и нехотя, словно через внутреннее сопротивление, произносит:

— Наверное, я их не заслужил, но и ты своих «пятёрок»…

Несмотря на мороз, меня бросает в жар. Я знаю, что Вероника Игоревна завышала мои оценки. Я знаю, как никто другой, и, как никто другой, презираю себя. Тем удивительнее, до чего много людей тычет меня в это лицом.

— Сорян за деда. Правда.

Валентин неопределённо кривится, и я свешиваюсь на руках вниз. Сколько тут? Метров шесть? Если вычесть рост, останется метра четыре с гаком.

Стена гимназии качается перед глазами, ладони потеют и скользят.

— В пустыни говорили про «Трубы», — тихо замечает Валентин.

— Чё? — я поднимаю голову, но вижу лишь подоконник. Солнце блестит на нем и высвечивает багровые отпечатки. До меня доходит, что пластырь слетел, и большой палец снова кровит.

— Ты спрашивал в классном чате. Ну, вот: в пустыни говорили. Какая-то стройка… «Трубы».

Валентин подходит ближе к окнам, и я понимаю, что его интересует не столько цифра, сколько Диана внизу, за ней.

Рука проскальзывает на крови и срывается с карниза. Уши закладывает, желудок подпрыгивает к горлу…

Пока я мешком говна лечу к земле, Валентин всё смотрит на Диану: пристально, с давней обидой, с завистью, презрением и чем-то ещё.

Будто…

Будто там, за шелухой досады и огорчений, за наростами воцерковленности и ютуб-блога, там, на донышке продрогшей валентиновой души — Диана могла бы ему понравиться.

Сон пятнадцатый

Красное колесо

Маврикий. Знаете такой?

Вулканический остров к востоку от Африки. Огромная-преогромная плантация сахарного тростника, а по совместительству — родина и могила птички Додо.

Бывшая голландская колония (пряности). Бывшая китайская колония (кофе). Бывшая английская колония (чай).

Нравится?

Вы смотрите в окно поезда на колосящиеся поля, слушаете перестук колёс.

Вы не катаетесь на старом велосипеде по нашему Северо-Саранску.

— Какой же ты жирный!

Диана рычит, пыхтит, крутит педали. Красный ляс, вихляя и поскрипывая под нашим весом, ползёт вдоль кладбищенской ограды, а я пытаюсь расслабиться — насколько это возможно на алюминиевой решётке.

Диана фыркает.

— Чё?

— Никогда никого не тырила. — Она снова фыркает, на миг делает серьёзное лицо, но потом взрывается хохотом: — Представила!.. Леонидаса!.. Ах-хах-ха-ха-а!

Она так долго и сочно гогочет, что заражает весельем и меня.

Пока мы наперебой предлагаем реакции Леонидаса, слева открывается старая часть кладбища — море прошлогодней листвы, в зыби которой тонут щербатые плиты. Справа, куда Диана поворачивает велосипед, мелькает море настоящее: хрупкая, кристальная синь.

Этот цвет успокаивает, и мысли, словно на пружинке, оттягиваются назад, к гимназии.

Прыжок, разговор с Валентином.

«Трубы».

Порывы смеха в животе стихают.

— Есть кое-чё, — осторожно начинаю я, когда мы останавливаемся на светофоре, — насчёт твоей мамы.

Плечи Дианы напрягаются, но она ничего не отвечает, даже не поворачивается.

Аккуратно подбирая слова, я рассказываю о письме насчет «Труб». Жёлтый круг перетекает в красный, запускается девяностосекундный отсчёт.

— Только не говори, — перебивает Диана, — что мы пойдём к святошам.

— Твоей маме написали про «Трубы».

— Пожалуйста-пожалуйста.

— В смысле?! Твоей маме написали про «Трубы»… Валентос слышал в пустыни про «Трубы». Два плюс два равно?..

— «Трубы», «Северо-Стрелецк», «Гугл-поиск».

Я качаю головой.

— Уже пробовал. Фиг два. И в градостроительную комиссию, и… куда только не пробовал.

Диана поворачивается — впервые за время моего рассказа — сглатывает, убирает с правого глаза чёрные пряди.

— Эта пустынь за три пизды.

— Пять рублей.

— Я твою жопу туда не повезу.

— Блин…

— Не буду. Нет!

Лицо Дианы напрягается и раскалывается морщинкой между бровей. На светофоре загорается «зелёный», и Диана резко, слишком резко втапливает вперёд: меня едва не срывает с рамы, велосипед непривычно мотает, будто колеса вот-вот запляшут в разные стороны.

— Не хочу я у них ничего спрашивать. Понимаешь? Лучше… Лучше…

— Ждать инопланетного вторжения?

Диана упирается в руль, точно хочет выдрать с корнем и выбросить прочь. Ляс натужно скрипит.

— Чел, сказала — НЕТ.