Волк в овчарне

Схваченного шляхтича подвергли страшным пыткам; никаких заговорщиков он не назвал, вместо того, чего-то мычал о будущих судьбах Речи Посполитой, о ее конце, разделах, так что от той его болтовни пошла популярная в Польше присказка: "плетет, как Пекарский на пытках". Казнили его неделей позже, и казнь его была ужасной. Поначалу его возили на телеге вместе с палачами и ору­диями пытки по рынку и варшавским улицам, после чего затащили на леса, высотой в восемь локтей, где палач тот железный чекан, которым преступник на королевское величество покусился, в руку ему вложил, после чего, в огонь сунул; когда же рука полностью сгорела, мечом ее отрубил. После того ему отрубили и левую верхнюю конечность; затем, по образцу, взятому из экзекуции Равальяка, убийцы Генриха IV, четыре лошади разорвали его на четыре части. Останки незадачливого шляхтича сожгли, а образовавшийся пепел забили в пушку и выстрелили из нее. Его двор в Беньковицах, час­тично отстроенный после пожара, сравняли с землей, а варшавскую коллегию, в результате попытки убийства оскверненный, на долгое время закрыли. Все великие планы Пекарского умерли еще раньше него самого. Прекрасная победа при Мушине была Зигмунтом пущена впустую. Трон в Мо­скве заняли Романовы, потомки патриарха Филарета, в прошлом рьяного слуги Самозванцев. На­следник Зигмунта, не ставший повелителем в Кремле Владислав IV, не сумел обуздать нарастаю­щего самоволия магнатов и умер в тот самый момент, когда все конструкция государства, возведен­ная Ягеллонами, начала опасно раскачиваться.

Ну а от всей безумной концепции Пекарского, о которой известно только мне, остался всего лишь хранимый в Варшаве кусочек кожи величиной с талер, отрубленный с головы покушавшегося ударом сабли королевича. Но признаюсь честно, никогда я серьезно не задумывался над тем, а что было бы, если бы я выполнил миссию, поверенную мне паном Михалом.

ЧАСТЬ V

Зеркало и колонна

Самым же странным было, по-видимому, то, что вся записанная выше ретроспектива, достой­ная сериала или, по крайней мере, полнометражного фильма, продолжалась в течение одного мгно­вения.

Я снова находился в XXI веке, в Розеттине, в резиденции Альдо Гурбиани, то есть – у себя дома. С того момента, как я увидел Мыколу, держащего Монику в паучьем захвате, могла пройти, разве что, секунда.

Мне трудно было все это понять, но еще более удивительным показался мне факт, что чело­век, убитый мною в XVII веке мог очутиться здесь целым и здоровым. И крайне опасным. По счастью, отсутствие смертной ауры вокруг Моники удостоверило меня, что, по крайней мере, она выйдет жи­вой из этих неприятностей.

- Чего ты хочешь? – спросил я у Славянина.

Тот пожал плечами.

- Зеркало! Думаю, это ясно.

- А я думал, что убил тебя, Мыкола.

Снова гогот.

- По-моему, пан Пекарский говорил тебе, что будущее – это сад с расходящимися дорожками; только он не упоминал о том, что существует бесконечное количество существований, в которых все идет другим путем, чем нам кажется. В одном таком проявлении бытия ты убиваешь меня, в другом – я тебя, в третьем же – как союзники мы действуем вместе.

- Откуда же ты взялся тут, столь же молодой, как и тогда?

- Семейная тайна, Иль Кане. Мы не рождаемся. Мы возрождаемся, служа тем, котороые слу­жат и нам.

- Неужели ты был дьяволом?

- Разное обо мне болтали… В моем родном Семиградье, откуда при Батории я пошел на службу роду Пекарских, местные старики говорили, будто бы мы питаемся кровью. А вот в Литве, где я пребывал последующее столетие, утверждают, будто мы умеем существовать под видом медведей. Немчишки, опять-таки, считают нас скрещением человека и волка. А русские? Русские, по крайней мере, способны сравниться с нами в выпивке, ну а в жестокости способны и превзойти.

- А какова же правда?

- Я сюда прибыл не правду открывать, а за зеркалом.

Тут он настолько сильно стиснул Монику, что та вскрикнула.

- Что я могу тебе сказать? Деросси закопал зеркало в лесу, неподалеку от Варшавы…

- Это я и сам знаю. Даже более того: через две сотни лет сокровище откопал арендатор мест­ной корчмы, которая "Вавер" называлась. В его семье зеркало пережило по варшавским жилищам много поколений. В ходе последней войны оно осталось в одном доме, после того, как жителей высе­лили в гетто. Ведь с собой люди забирали толькро те предметы, которые считали навиболее цен­ными. Вскоре после того, некий итальянский дипломат, стоявший в том доме на квартире, забрал зеркало в Италию. После его смерти зеркало переходило из рук в руки, наконец выплыло на блоши­ном рынке в Розеттине, где год назад его приобрела некая собирательница антиквариата.

- Это я?... – выдавила из себя Моника.

- Насколько мне известно, действительно, это сделала уважаемая сеньора. Чтобы добыть эти сведения, мне понадобилось множество времени, когда же прибыл сюда лично, по причине несколько порывистого характера, я вступил в конфликт со службами юстиции.

- Если хочешь, мы отдадим его тебе, - выпалила Моника, прежде чем я успел сказать слово.

Ошеломленный этим заявлением, Мыкола отпустил ее.