Волхитка

И тогда – один раз в жизни! – можно было видеть слезы на глазах у Матёрого волка, единственного, кто уцелел.

Давно это было, но ужас такой – как будто случилось минуту назад.

11

Логово, в котором они поневоле оказались рядом, представляло собою огромную яму, оставшуюся после выворотня – в прошлом году буря поборола столетнюю сосну, стоящую на берегу. Дерево обрушилось в обрыв, сломалось пополам, но «шляпа» из корней и земли осталась над ямой, так что сверху её, эту яму, не видно. Вот здесь они и прятались от вертолёта, пережидали, переживая ужас той облавы, которая была и в жизни молодой волчицы, и в жизни Матёрого, когда он впервые пустился в побег и его, как волка, охранники травили с вертолёта; убивать не хотели, потому что с покойника ни черта не возьмёшь, а за поимку живого зэка можно рассчитывать на лишнюю звёздочку или даже на деньги.

Совместная отсидка в логове ненадолго сдружила человека и зверя. Волчица (пока была сыта) засомневалась даже: человек ли это перед ней? Матёрым зверем пахнет от него, и довольно-таки сильно пахнет. Видать, не случайно и неспроста за ним охотятся на винтокрылых стрекозах. Это волк, однако. Сильный, смелый волк на двух ногах. Так же спит вполглаза, слышит далеко и жадно жрёт сырое мясо с кровью…Так думала волчица, глядя на него.

И Матёрый тоже к ней присматривался. И в какую-то секунду у него мороз по шкуре пробежал. Вблизи увидев умные спокойные глаза волчицы, он поразился; только в самых редких случаях глаза у волков остаются голубыми на всю жизнь; а в основном-то у волчат голубая радужка через два-три месяца становится золотисто-шафрановой или оранжевой. А тут – глаза были даже и не голубые, а такие синие-пресиние, такие лазурные – Стахей смотрел, смотрел в них, не мог насмотреться.

«Да это же Юська моя! – вдруг обожгла его кошмарная догадка. – У неё точно такие же глазёнки были!»

12

Малолетняя девочка Люся, Люська, называвшая себя не иначе как Юська – была и навсегда остаётся не заживаемой раной в душе и в сердце.

После очередного срока – за мелкую кражу – Стахей Матёрин приехал к своей симпатичной заочнице, с которой переписывался года полтора. Цельный рОман в письмах накатал, да такой красноречивый рОман получился – не устояла заочница, пригласила Матёрина в гости. Он приехал и «добил» её своим мужицким грубоватым обаянием, своим не показным талантом управляться по хозяйству: хоть крышу перекрыть, хоть погреб вырыть, хоть быка заколоть. Короче говоря, женился он. Дом купил на деньги, заработанные в зоне; хотя и пахал много лет на «хозяина», но и в свою копилку тоже попадало кое-что. Он был хороший спец по части электрики и автомеханики. Пошёл в контору, «сдался». Шофёром стал работать. Жить настроился честно и ровно; особенно после того, как жена подарила ему синеглазую дочечку. Если раньше на весах качалась только его гулевая судьба, то отныне на эти весы – на другую чашу – легла судьба дочери, крохотной Люси.

«Побесился, хватит! – вспоминал он свою невесёлую долю: вокзалы, ночлежки, война. – Сам ничего слаще морковки не жрал, так хоть пускай дочурка поживёт по-людски. Подрастёт, поедем с ней на родную беловодскую сторонку поглядеть».

Жена, к сожалению, оказалась бабой скуповатой, падкой на всевозможные «дополнительные льготы». Поначалу, когда Материн с ней переписывался, она была продавщицей. А вскоре после свадьбы устроилась работать секретаршей в райком. Стахею это сразу не понравилось – недолюбливал начальство.

– Сплошь дубьё руководит! – уверял он жену. – Гусь какой-нибудь при галстуке кричит: «Пора пахать, пахать!» А сам даже в очках борону от плуга не отличит. Мало тебе было этих «дополнительных льгот» в твоём магазине?..

– А ты попробуй, потопчись там целый день возле прилавка, так узнаешь: мало или много, – отвечала жена. – А в райкоме я одни бумажки с места на место перекладываю и получаю при этом столько, сколько за полгода не заработаешь в магазине. И льготы при этом…

– Льготы! – Матёрин не скрывал презрения. – Льготы – это сыр в мышеловке.

– Какой такой сыр?

– А такой, который бесплатным не бывает.

– Ну, я не знаю, что тебе надо, – признавалась жена. – Лично мне там нравится. Я в этом райкоме – как в раю.

Какое-то время Стахей ворчал, сопел, но потом отмахнулся: нравится жить ей в этом «раю», ну и пускай себе живёт, пускай работает: заочницу он крепко полюбил.