Волхитка

– Не ори!.. Чего ты митингуешь, вояка хренов?! До самой Москвы докатились со своими атаками! Ждали, пока сибиряки за уши фрица назад потянут!.. Ты деду моему скажи спасибо! Это он сегодня должен в победителях ходить! Он! А не такие… Лезет со своим суконным рылом в калачный ряд!.. И не надо, не дави меня зрачками, не раздавишь! Я тебе не вошь! – Евдока накалялся, даже сам немного удивляясь внезапному размаху яростного протеста: обычно притихал рядом с Матёрым. – И не зли меня лучше, Стахей! Я с тобой как с человеком… А ты? Панты кидаешь тут! Не надо. Нехорошо это, дядя. Неправильно. Я до поры до времени холодный, а нагреюсь… Ой, гляди! Я все наколки посдеру с тебя к чёртовой матери!

Звериным чутьем уловив сиюминутный перевес на стороне противника, Матёрый не стал рисковать. Не полез. А то действительно – обжечься можно. «И чего это Сынок такой уверенный? Наглый такой…»

Демонстративно отвернувшись, Матёрый отошёл к окну и долго, сосредоточенно дымил папиросой. Боком сел к столу и обронил примирительно:

– Ладно, замнём для ясности. Только ты это… – Стахей покосился на ордена. – Убери подальше с глаз моих. И сам не пачкай руки. Верни, где взял.

– Вышку дали. Кому вернёшь?

– Правильно сделали. Таким шакалам нечего топтаться по земле! – Уходя от неприятного разговора, Стахей поинтересовался: – За окошком тройка белая стоит. Кто приехал? Позови Ароныча – узнаем.

Стреляный, сияя необъяснимой радостью, ответил с наигранным спокойствием:

– А чего тут узнавать? Это я приехал, брат! Душа гуляет!.. У нас в роду, Матёрый, широкая душа: от плеча до плеча – как от Юга до Севера!

– Ты? В белой шляпе? – Стахей прищурился, наколку поцарапал на руке. – Не заливай!

– Ну, говорю же тебе… – Парень опять широко улыбнулся. – Я припылил на этой тройке с бубенцами. Зачем бы мне врать?

– Ты? – Матёрый, всё ещё не веря, хмыкнул. Покачал головой. – Так это ты волчицу подобрал на дороге?

– Бабу, ты хотел сказать? – уточнил Евдока. – Я потому и опоздал на мельницу: в больницу её отвозил. Ранили в живот. Мы, говорит она, поссорились в деревне с мужем… или с отцом, я не понял. Он меня, говорит, из ружья…

Бледнея, Матёрый поднялся. Огромные глаза его дышали студёной прорубью. Облизнув пересохшие губы, он прошёлся по тесной клетушке. Кулаками потискал. Деньги, документы торопливо засунул за пазуху.

– Поехали! – приказал отрывисто. – В больницу поехали! Это я стрелял!.. Ну? Чего ты смотришь, как жаба на горячей сковородке?.. Пошли… Нет, нет… Постой! Сынок! А ты не перепутал? Я ведь в волчицу стрелял!

– А у тебя тут всё в порядке? – Евдока пальцем постучал по виску. – Меня, например, как некоторых, бревном не било по башке на лесоповале. Бабу от волчицы уж как-нибудь я отличу, не первый год замужем…

И вдруг Матёрый замер – уже в дверях.

– Тихо!.. Что там? Слышишь?

Под полом крыса пискнула. А за окном – чуть слышно – как будто шмель шумел.

– Вертолёт, – определил Евдока. – Давно где-то зудит.

Зубами злобно стиснув папиросу, Матёрый насторожённо вперился в него. «А не продал ли ты меня, Сынок? Видно, и про бабу и про больницу плетёт специально, чтобы выманить меня отсюда…»

Скоро в окно стало видно: снижаясь, мигая багровым пульсатором, вертолёт косо проплыл над крышами селения, дрожью наполняя стены и полы домов; деревья раскачивались, брызгая снежною пудрой. Приметив просторную поляну у дороги, вертушка заложила длинную дугу над сопками и начала снижаться; окрестные сугробы закипели, вспенились…

– Не военный, кажется? – заметил Стреляный, простужено кашляя в кулак.

Матёрому голос тот представился ненатуральным.

– Сынок! Смотри в глаза! А ты не заложил меня случайно? Не притащил с собою кумовьёв? Признавайся! Хватит вколачивать баки!

Стреляный ответил злым коротким взглядом. И вытащил вдруг пистолет из внутреннего кармана.

Веки у Стахея испуганно дрогнули и окурок задрожал в зубах – пепел посыпался на рубаху.

– Руки!.. Руки, сказал я! За голову! – повелительно выдохнул Евдока и несколько секунд с удовольствием наблюдал внутренний крах Матёрого; нехотя, но послушно он выполнил команду и встал лицом к стене, широко раздвинув ноги и давая себя обыскать, лишь матюгаясь сквозь зубы и сплевывая.

– Продал? Продал, Иуда!

Так прошло полминуты.

– Эх ты… – Евдока усмехнулся и грохнул пистолетом по столу. – На! Держи волыну!.. Не думал я, что ты меня так дешево оценишь! Бык!

Медленно повернувшись, Матёрый посмотрел на Сынка, на оружие, мерцающее солнечным бликом.

Шум винтов за деревней уменьшился; приземлились, но мотор не глушили… Не прошло и двух минут – вертолёт опять поднялся и, плохо различимый на фоне солнца, пролетел к распадку.

В течение этих минут оба стояли у окошка. Напряженно ждали. Евдоким взопрел: «А вдруг… А вдруг и в самом деле кумовья вышли на след Матёрого? Попробуй тогда докажи, что я и не думал козлить!»

Глазами проводивши «стрекозу», Стахей облегчённо вздохнул в тишине и, проверяя обойму, хмыкнул, довольный: «Полная! И в стволе патрон! Значит, не брешет, кентарь, не продал. А я чуть было не влупил ему в затылок!»