Волхонка. Знаменка. Ленивка. Прогулки по Чертолью

Московская городская дума не торопилась с открытием университета, Шанявский как будто предвидел это и предусмотрел в своем завещании: «В случае, если университет в течение трех лет от сего третьего октября тысяча девятьсот пятого года не будет открыт, то все состояние мое, Шанявского, должно быть передано на расширение Петербургского женского медицинского института». Организаторы еле успели к открытию. Если бы не оговоренные Шанявским в завещании временные рамки, то вполне возможно, что университет и не состоялся бы. Но указанные выше обстоятельства сыграли свою решающую роль, и первые занятия начались в октябре 1908 г.

Размещались здесь и высшие женские сельскохозяйственные курсы, которые затем влились в состав Тимирязевской сельскохозяйственной академии, а перед революцией – частная женская гимназия Л.Н. Громогласовой.

В 1903 г. дом был куплен Московским художественным обществом.

В 1918–1936 гг. в здании располагалась Социалистическая академия при ЦИК СССР (с 1924 г. – Коммунистическая академия). Здесь учились в основном разного уровня руководители победившего пролетариата, их жены и родственники.

Коммунистическая академия по сути выполняла функции Академии наук СССР и поэтому вскоре после переезда последней в Москву Комакадемия была расформирована.

В состав Коммунистической академии поначалу входили научные секции, которые затем были преобразованы в институты. В 1929 г. здесь был образован Институт философии (с 1936 г. – Институт философии АН СССР).

Ожесточенные идеологические бои разворачивались в стенах института в так называемый период культа личности. В 1947 г. директором института был назначен академик Г.Ф. Александров (1908–1961).

Несмотря на академическую степень, особыми познаниями в философии Георгий Федорович Александров не отличался. Он был «бездарен, невежествен, хамоват, туп, вульгарно‑мелочен. Он, историк философии, никогда не слыхал имени Грота, не знал, что Влад. Соловьев был поэтом, смешивал Федора Сологуба с Вл. Соллогубом. Нужно было только поглядеть на него пять минут, чтобы увидеть, что это чинуша‑карьерист, не имеющий никакого отношения к культуре», – отзывался о нем Корней Чуковский. Да и в моральном плане человек этот был далеко не совершенен.

Но как он мог стать академиком при таких достоинствах? Очень просто. Как правило, Александров прибегал к такому способу. Вызывал молодого одаренного специалиста и говорил: вчера звонили из органов. Интересовались вами. Дела ваши плохи. Единственный выход для вас – напишите о статьях товарища Сталина о вопросах языкознания. Тот писал. После чего Александров не моргнув глазом ставил свое орденоносное имя на титуле. И книга готова. К слову, Александров получил за свою «научную» деятельность аж две Сталинские премии. Одну из них – в разгар войны, в 1943 г. Видимо, польза от него была большая и вождь решил подбросить ему деньжат. А работал тогда Александров в должности начальника управления агитации и пропаганды ЦК ВКП(б), с 1940 по 1947 г.

Александров нес персональную ответственность за все идеологические акции, направленные против лучших представителей русской культуры, развернувшиеся в послевоенный период. Куда мог пойти дальше человек, обладающий такими качествами? Только на повышение. В 1954 г. его назначили министром культуры СССР. Но уже в 1955 г. академика выгнали с работы. В постановлении ЦК КПСС говорилось о его аморальном поведении: министр культуры СССР в компании с известным критиком‑гоголеведом Еголиным и директором Литературного института Петровым активно посещали дом свиданий в Подмосковье, общаясь там с молодежью – художницами, артистками и спортсменками‑комсомолками, так сказать, распутничали «и вкупе, и влюбе».

Министра постигла суровая кара – он был назначен директором Института философии в Минске, видимо, наверху решили, что в философии академик достиг более высоких результатов, чем в руководстве культурой, а ведь могли бы отправить куда‑нибудь послом, что становилось традицией для того времени. Как тогда писали – «на другую парт. и хоз. работу».

Александров – одиозная фигура, в чем только его не обвиняли. Правда, обвинения эти посыпались уже после того, как полетел он с министерского поста и, следовательно, не мог уже никак отомстить. Так, театровед И.И. Юзовский (Бурштейн), сам пострадавший от Александрова в период послевоенной борьбы с космополитами, обвинял последнего еще и в гибели своего брата М.И. Бурского (Бурштейна). Рассказывал он следующее.