Волхонка. Знаменка. Ленивка. Прогулки по Чертолью

П.К. Губер пишет, что княгиня Голицына «была почти на 20 лет старше Пушкина, но еще поражала своей красотой и любезностью. Судьба ее довольно необычна. Совсем юной девушкой она, по капризу императора Павла, была выдана замуж за богатого, но уродливого и очень неумного князя С.М. Голицына, прозванного дурачком. Только переворот 11 марта, устранивший Павла, дал ей способ избавиться от мужа. Она разошлась с ним и начала жить самостоятельно. В ее доме был один из самых известных и посещаемых петербургских салонов. Здесь господствовало воинствующее, патриотическое направление с легким оттенком конституционного либерализма».

Князь П.А. Вяземский, хорошо знавший Голицыну, рассказывал, что «устроила она жизнь свою, не очень справляясь с уставом светского благочиния. Но эта независимость, это светское отщепенство держались в строгих границах чистейшей нравственности и существенного благоприличия. Никогда ни малейшая тень подозрения, даже злословия, не отемняла чистой и светлой свободы ее. Дом княгини был артистически украшен кистью и резцом лучших из современных русских художников… Хозяйка сама хорошо гармонировала с такой обстановкою дома. По вечерам немногочисленное избранное общество собиралось в этом салоне, хотелось бы сказать – в этой храмине, – тем более, что хозяйку можно было признать не обыкновенной светской барыней, а жрицей какого‑то чистого и высокого служения. Вся постановка ее вообще, туалет ее живописный, чем подчиненный современному образцу, все это придавало ей и кружку, у нее собиравшемуся, что‑то не скажу – таинственное, но необыденное, не завсегдашнее. Можно было бы думать, что не просто у нее сходились гости, а и посвященные. В медовые месяцы вступления своего в свет Пушкин был маленько приворожен ею. В сочинениях его встречаются стихи, на имя ее писанные, – если не страстные, то довольно воодушевленные».

В декабре 1817 г., то есть как раз в те «медовые месяцы», когда Пушкин впервые появился на сцене большого света, Н.М. Карамзин писал Вяземскому: «Поэт Пушкин у нас в доме смертельно влюбился в пифию Голицыну и теперь уже проводит у нее вечера: лжет от любви, сердится от любви, только еще не пишет от любви. Признаюсь, что я не влюбился бы в пифию: от ее трезубца пышет не огнем, а холодом».

Месяцев восемь спустя А.И. Тургенев извещал того же Вяземского: «Пушкин по утрам рассказывает Жуковскому, где он всю ночь не спал, делает визиты б…, мне и княгине Голицыной, а ввечеру иногда играет в банк». Еще через некоторое время (в письме от 3 декабря 1818 г.) Тургенев опять вспоминает Голицыну: «Я люблю ее за милую душу и за то, что она умнее за других, нежели за себя. жаль, что Пушкин уже не влюблен в нее, а то бы он передал ее потомству в поэтическом свете, который и для нас был бы очарователен, особливо в некотором отдалении во времени».

Благодаря Ираклию Андроникову стало известно, что поэт побывал в доме на Волхонке в 1830 г., скорее всего в начале лета. В мемуарах Веры Ивановны Анненковой, найденных неутомимым литературоведом, есть короткий рассказ о бале, который давал тогда С.М. Голицын. В нем, в частности, говорится: «У меня был очаровательный туалет – белое платье, украшенное голубыми цветами с названием «не забывай меня» (незабудками). Я танцевала с поэтом Пушкиным».

Балы С.М. Голицын давал в основном в честь членов царской фамилии, приезжавших в Москву, и приглашал на них только знатных людей. В дневнике князя П.А. Вяземского за 1830 г. мы находим следующую запись от 3 сентября:

«Последние дни августа провел в Москве. Был бал 26‑го у князя Сергея Михайловича (Голицына). Странно, что был бал у него, но и то странно, что у куратора не было ни одного члена университетского. Наши вельможи думают, что ученость нельзя впускать в гостиную. Голицын как шталмейстер, который конюшнею заведывает, но лошадей к себе не пускает».

Но история дома связана с именем А.С. Пушкина не только его похождениями. Поэт собирался венчаться с Натальей Гончаровой в домашней церкви Рождества Богородицы князя Голицына. Во‑первых, говорят историки, в домовой церкви оплата была меньше, что было выгодно стесненному в средствах Пушкину. Во‑вторых, поэт хотел, чтобы внимание великосветского общества к свадьбе было бы не таким пристальным. Чиновник по особым поручениям при московском генерал‑губернаторе А. Булгаков писал брату Константину, петербургскому почтовому директору, 18 февраля 1831 г.: «Сегодня свадьба Пушкина, наконец, с его стороны посажены Вяземский и гр. Потемкина, а со стороны невесты Ив. Ал. Нарышкин и А.Л. Малиновская. Хотели венчать их в домовой церкви Кн. Серг. Мих. Голицына, но Филарет не позволяет. Собирались его упрашивать…»

Но упросить митрополита Филарета не удалось. Почему это произошло, до сих пор остается загадкой для историков. Есть версия, что венчаться в домовых церквях, как в обыкновенных приходских храмах, лицам, не имеющим к ним никакого отношения, «с улицы», просто запрещалось. И бракосочетание состоялось в приходской церкви невесты, в Большом Вознесении у Никитских ворот.