Вольная Русь. Гетман из будущего

Казак протянул было руку, но, заметив ее сильное дрожание, отдернул, поскреб затылок, потом прижал локоть к боку и, подойдя вплотную к колдуну, осторожно взял чарку. На несколько секунд застыл, принюхиваясь – враз почему-то покрасневшим носом – к исходившим из нее ароматам. Чарка заметно колебалась, но, так как заполнена была менее чем на треть, разливание содержимому не грозило.

– Травами пахне… и горилкой… доброй горилкой. А що поганого може буты у горилке?

Видимо, сомнения, причем немалые, таки у него имелись, но сводящий с ума запах спиртного превозмог инстинкт самосохранения. Остап резко наклонился, одновременно поднимая сосуд, одним глотком его осушил. Выпил и замер. Как скульптурный ансамбль, застыли все участники похода, до единого собравшиеся на верхней палубе каторги. Тишину нарушали только свист ветра в снастях и противные крики чаек, круживших вокруг корабля.

Лицо Непейпыво порозовело, на нем сначала несмело, потом все более решительно и широко засияла улыбка.

– Що, думаешь, впиймав бога за бороду? – громко осведомился Аркадий. Не столько обращаясь к Остапу, сколько к другим казакам. – Даже после укуса королевы змей, в котором яду на двадцать человеческих смертей, умирают не сразу. А у меня – колдовское зелье для здоровья. Моего здоровья, простому казаку оно дорогу в ад открывает. Так что молись, если в Бога веришь, Господь наш милостив, может, и такому грешнику все грехи простит.

Непейпыво посмурнел и принялся что-то шептать себе под нос, видимо, решив последовать совету знаменитого колдуна. Казаки, не подходя близко к выпивохе, принялись потихоньку обсуждать случившееся. Попаданец, по-прежнему очень встревоженный, попытался было прислушаться, однако смог расслышать в общем гуле лишь отдельные слова. Кажется, казаки спорили о времени смерти Остапа. Москаль-чародей и сам бы его – с большим удовольствием – удавил собственными руками и выбросил труп за борт, но, увы, пришлось ждать.

Сердце от переживаний у Аркадия заныло сильнее, несмотря на принятие лекарства. Редчайший случай – появилось искреннее желание помолиться. А вдруг у этого алкаша все внутри так пропито, что яд на него не подействует?

Через невероятно долгое время (солнце на небе, правда, не успело сдвинуться, чтобы можно было это заметить), тянувшееся, как… сравнить-то не с чем, улитки по сравнению с ним – скоростные бегуны, сечевик улыбнулся.

– Я ж говорыв, що добра горилка, – и тут же схватился правой рукой за грудь в районе сердца. – Ой, як больно, – не хрипловато, как до этого, а с взвизгом выкрикнул, начав одновременно отмахиваться левой рукой от кого-то, другим не видимого. – Не трожте мене чорты, я у Бога вирю.

На палубе воцарилась совсем уж гробовая тишина, не нарушаемая даже утихшим вдруг ветром и неожиданно замолкшими чайками.

Выпивоха же выгнулся, вероятно, от сильной боли, но при этом пытался, несмотря на явную затруднительность для него резких движений, и далее отмахиваться от зримых только им врагов рода человеческого, налагать на них крест. То, что это полагается делать правой рукой, он уже не соображал.

– Ни! Ни! Не хочу! Спасить, люды добри, – после чего захрипел, свалился на палубу, где с перекошенным – будто от непереносимого ужаса – лицом дернулся несколько раз, обмочил шаровары и затих. Навсегда.

Убедившись в его смерти, казаки сняли с пояса неудачника саблю (поганенькую, как успел заметить Москаль-чародей), коротко помолились о душе умершего и выбросили труп за борт. Никто больше ни единым словом о бутылочке тогда не вспомнил. Зато уж на берегу… чего только свидетели не понарассказывали. И о черте, которого многие через мутно-зеленое стекло умудрились рассмотреть, и о совершенной нечувствительности чародея к ядам и не три, а тридцать три бочки чертей и прочей жути.

С вышки Аркадию пришлось спускаться на руках охранников. Хоть боль существенно уменьшилась, ему тяжело дышалось, руки-ноги плохо слушались, сил хватило только на временную передачу командования Некрегу, который – в числе многих атаманов – как раз подбежал к вышке. Оставалось надеяться, что казаки не посрамят своей славы, отобьются от врагов без попаданца.

Шпион, вернувшийся с холода

Созополь, 6 марта 1644 года от Р. Х

Три дня Аркадий провел в прописанном самому себе постельном режиме. Даже в отхожее место не ходил, пользовался популярным в это время ночным горшком. Вообще-то плохое от природы обоняние остро реагировало на сортирную вонь, однако приходилось с ней мириться. Боль маковым настоем пришлось глушить только один день, оставалось надеяться, что такое быстрое ее уменьшение – благоприятный признак выздоровления. Много спал, ел мало, выбирал легкоусвояемую и калорийную пищу.