Вольно, генерал (СИ)

Моргенштерн что-то проскулил в ответ, когда получил новый звонкий удар по мягкому месту. Ремень оставлял яркие красные следы на бледной коже, которые щипало и жгло. После нескольких минут порки колени подкашивались, а кровь бежала по венам с бешеной скоростью. Парень часто дышал, глядя на командира снизу вверх. В нервическом состоянии Моргенштерн содрогался от ударов ремня. Он трепетал и часто-часто дышал, не давая крику сорваться с губ. Жмурился и кусал губы, с силой стискивал зубы, дёргался от резкой боли.

Когда Молох увидел, что Люциан возбудился в результате порки, то хмыкнул и молча поднял к себе за подбородок, словно наградив — поцелуем. Горький дёготь его губ обжигал губы Моргенштерна, заставляя разум ненадолго опьянеть.

«Я не помню, как оказался на его постели. Помню только, что меня целиком накрыло этим мускусным запахом алчного зверя. Тело моё пребывало в Преисподней, а душа — в цветущем Эдеме…»

Молох диким тарантулом бросился на свою добычу, обжигая губы, шею и грудь парня, заставляя сотни мурашек потревожить гладкую кожу. Шершавые и сильные ладони скользили от коленей до бёдер, а от них — к груди, на которой выделялись твёрдые соски. Казалось, Моргенштерн забыл, как дышать. Всё происходящее было самым реалистичным сном, который происходил за последнее время. Или это не грёзы? И одиночество больше не будет точить его?

Горячее дыхание раз за разом согревало шею, ставшую непривычно чувствительной, да что там шея… Каждый сантиметр гибкого и стройного тела отзывался на ласки командира. Тот усмехнулся, когда заметил, что юноша бреется в самых сокровенных местах.

«Даже там побрился… Как будто готовился, паршивец», — с насмешкой подумал Молох и языком провел от лобка до середины груди, ладонями раз за разом массируя горячие после порки ягодицы и бёдра партнера.

Люциан дрожал, лёжа на простыни и ощущая, как та постепенно и неприятно прилипает к потной спине. В глубине души ему было дико страшно. Ужас упорно боролся с желанием ощутить близость с тем, кто стал предметом его эротических фантазий. Молох заметил напряжение, сковывавшее парня и не дававшее просунуть даже пальца в узкое колечко мышц. Вскоре он нашептал ему всяких нежных, но пошлых мерзостей, ладонью ускоренно лаская возбужденный член. Парень кончил — мужчина собрал сперму и использовал как смазку, чтобы наконец удовлетворить и себя. Кажется, Люциан не первый неопытный партнер на его практике. И, наверное, не последний. Но разве это так уж важно?

Демон закидывает стройные лодыжки парня себе на плечи, проводя по одной из них языком, а Моргенштерн, покрасневший и до безумия желанный, с разметавшимися по постели волосами, дрожит, когда слышит, как расстегиваются пуговицы на галифе командира.

«Странно, что я тогда не сошёл с ума. Секс с ним казался мне таким неестественным, но таким горячим и волнующим. Это, наверное, единственный раз, когда я сорвал голос, а потом остаток ночи просто беспомощно скулил, как побитая собака. Помню, были слезы, и дикая усталость, и ломота в конечностях, потому что Молох не тот, кто будет кого-то жалеть, даже если умолять. Кажется, этот ублюдок способен продержаться не то что одну ночь — несколько. Подряд. И с каждой минутой, проведённой на нем верхом, я понимал, что схожу с ума, потому что мои мечты никогда не сбывались, а здесь — я оседлал того, кто неоднократно посещал мои мысли и заставлял стыдливо мастурбировать в душевой», — Молоху эти записи были по нраву.

После каждого абзаца он задумчиво косился на дверь, за которой храпел уже повзрослевший Люциан. Теперь не выбьешь взаимных чувств. Но да он и не нуждался, поскольку не любовью мир хорош.

«За незабываемую ночь я незабываемо заплатил. С постели я встать не смог, как ни пытался, и этот ублюдок лишь подлил масла в огонь, когда пытался сподвигнуть меня на подъём оскорблениями и привычным насилием. Я кусал подушку и вырывался, что приносило ещё больше дискомфорта. Кажется, ему нравится моя боль. Хотя нет, не кажется, утверждаю вполне уверенно и осознанно.

Я ушёл в душ, чтобы хоть как-то расслабиться под горячей водой. Слёзы шли, я бился головой об кафель, пока наконец не взял себя в руки. Я буду сильным.

Когда я пребывал в апатии и лежал в лазарете, где констатировали факт моего изнасилования, мне удалось вновь убедиться, что я не единственный, кого он так трахал. Что ж, это прекрасное начало моей карьеры, поэтому я искренне надеюсь, что однажды, когда я снова встречу этого ублюдка, ему придется несладко. Такие, как я, когда-то охотно ложились под него, но стоит ему ещё раз покуситься на меня, и он сломает зубы», — последняя запись умилила Молоха.

На губах его воцарилась улыбка торжествующего садиста. Он погладил блокнот по корешку, а потом убрал обратно в ящик.

Поднявшись с кресла, мужчина прошел в комнату, тихонько скрипнув дверью, и присел на кресло рядом с диваном, где спал Люциан, накрывшись простыней.