Вольный Дон

Выкрикнув этот клич, я бросился на вражеский строй и казаки последовали за мной. Пистоль перед собой, секундная задержка и выстрел. Свинцовая пуля выбивает из строя одного вражеского солдата, а справа и слева меня поддерживают огнем ватажники. Все вокруг заволакивается сизым пороховым дымом, и мы продолжаем атаку на потерявших стройность копейщиков. Проломить оборонительный порядок персов было совсем нелегко. Однако мы это сделали, хоть и потеряли нескольких казаков.

Нырок под щетину остро заточенных копейных наверший и я первым смог вклиниться в ряды стражников. Шашка запела в моих руках, и брызги крови прыснули в стороны. Я срубил двух городских бойцов, просвет в рядах персов расширился, и в этот проем хлынули ватажники. Стена щитов сначала прогнулась, а потом прорвалась, попятилась и рухнула. Копейщики не сдержали нас, а мы, подобно молоту, разнесли их строй и, рубя всех подряд саблями, погнали стражников на пушкарей и мушкетеров, которые все равно не успели зарядить свои огнестрелы.

– Гони вражин!

Мой голос разносится над улицей. Стражники бегут без оглядки, и только на вершине холма нам встретился еще один отряд, который был готов оказать сопротивление, по численности около сотни бойцов. Сходимся без единого выстрела. Только рваное дыхание и топот сапог.

Передо мной крепкий приземистый детинушка с широкими плечами, одет как воин, на теле кольчуга, на голове тюрбан, а в руках небольшой круглый щит и кривая сабля. Противник кидается на меня, но не успевает ничего сделать, я быстрее, чем он. Удар клинком наискосок и перс роняет свою саблю, а щит нелепо накрывает лицо уже мертвого противника, и на него наступают его пока еще живые товарищи. Рядом рубятся односумы, и все происходит как-то странно, по-прежнему никто не кричит. Но тогда на это не обратили внимания.

Более сильные и опытные ватажники вторую преграду ломают так же быстро, как и первую, а дальше проще. На плечах отступающих мы без остановок дошли до вторых городских ворот и, блокировав их, получили возможность стричь шерсть со всех оставшихся в загоне под названием город Ленгеруд овец. Ну а я, пока до стен дошли, еще троих свалил. Одному голову раскроил, другому ноги подрубил, а третьего, особо храброго, может быть десятника, из второго пистоля застрелил. И от боевого угара очнулся уже тогда, когда на всем холме сопротивление было подавлено и не осталось ни одного противника.

Вроде бы все, победа за нами. Но лишь только я вернулся к управе и взобрался на крышу, откуда весь город был как на ладони, прибежал Смага Воейков, который выпалил:

– Никифор, мой десяток тюрьму занял. А там несколько наших пленных из того самого астраханского каравана, который ардебильский глава разграбить хотел.

– И как они?

– Плохо, все побиты сильно, отощали и обовшивели, а двое даже разумом помутились.

– Приведи их в порядок и с первым же бусом к устью отправь. Ты из-за этого ко мне пришел?

– Нет. Один из пленников разговор местных командиров слышал и они говорили, что невдалеке войско сильное стоит, которое на помощь кызылбашам идет. Подробности он не знает.

– Понятно. Сейчас допрос городских начальников организуем и более точную информацию получим. А пока давай сюда всех полусотников с десятниками.

Смага убежал, а я неспешно перезарядил пистоли и посмотрел на раскинувшийся под моими ногами город. Вот и еще один вражеский населенный пункт пал. Спрятавшихся по домам стражников сейчас добивают. Двое ворот за нами и над портом на свежем ветерке развевается красное «булавинское» знамя. Пока все идет по плану, но вражеская армия может испортить все наше дело, тем более что стены в Ленгеруде никакие, глинобитная пустышка, которая уже начинает осыпаться. И получается, что нет у нас суток на грабеж, а имеется только несколько часов. Хотя раньше времени паниковать не стоит, и особо торопиться тоже не следует. Река рядом, так что драпануть всегда успеем.

Начали подходить командиры ватаги, и с высоты я указал им объекты для сбора трофеев. Казаки покинули меня и через пятнадцать минут, освободившись, вместе с Иваном Черкасом мы оприходовали городскую казну, на удивление бедную. В ней оказалось всего два тумана серебром, то есть два мешка с абасси.

«Ну, и черт с ней, с казной этой», – решили мы с односумом и, взяв переводчика из наших воинов, переключились на допрос городского головы, которого повязали прямо на рабочем месте и там же решили с ним переговорить.

Местный начальник, подтянутый темноволосый мужчина в полосатом халате и красивым фиолетовым фингалом под левым глазом, был связан и сидел в углу застеленного цветастыми коврами просторного помещения. Кругом множество пуфиков, на которых здесь люди сидят, и несколько низких столиков, три рабочих, на каждом стоят баночка с чернилами и стопки бумаг лежат, и один фуршетный, с напитками и фруктами.

Кинув под себя пуфики, мы присели напротив ленгерудского бургомистра, или кто он тут и, кивнув переводчику, седому казаку, я сказал:

– Переводи.

– Готов.

Казак бросил несколько слов пленному, замолчал и, ожидая вопросов, посмотрел на меня.

– Как его зовут?