Волошинов, Бахтин и лингвистика

Токиэда писал: «В естественных науках объект находится перед наблюдателем как отделенный от него предмет и не приходится сомневаться в его существовании. Но в языкознании положение дел совсем другое. Нельзя называть языком только звуки, которые воспринимаются слуховым аппаратом наблюдателя. Конкретный языковой опыт приобретается только тогда, когда мы, услышав некоторые звуки, вспоминаем некоторый смысл или выражаем некоторые идеи в звуках. Это же следует сказать и о письме. Знак, употребленный на письме, – это зрительное впечатление. Если мы обратимся только к этой его стороне, то он не будет отличаться от трещины на поверхности камня. Мы можем считать, что это язык, потому что существует деятельность, в результате которой люди понимают определенный смысл».[682]

Далее говорится: «Допустимо ли думать о существовании языка, не касаясь того, что мы слушаем, читаем?.. Полагать, что язык существует и тогда, когда на нем никто не говорит, – всего лишь абстракция. То есть, пренебрегая собственной субьективной деятельностью, нельзя думать о существовании языка. Существование природы можно наблюдать и отвлекаясь от создавшего ее субьекта, но, исследуя язык, никогда и ни при каких условиях нельзя не учитывать субьект, его порождающий. Язык и есть деятельность, осуществляющая говорение, чтение и др. Конкретный языковой опыт формируется, когда с помощью звука понимается мысль, поэтому реально язык – субьективная деятельность. Фактически эта субьективная деятельность и есть конкретный объект лингвистического исследования. На этом основании можно сказать, что язык – одна из форм человеческой деятельности, одна из форм выражения мыслей и чувств. Рассматривать язык подобным образом – значит правильно описывать язык в его реальном виде».[683]

Такой «правильной» точке зрения противопоставляется «неправильная», «наивно-реалистическая», при которой языком считается «то, что говорится или читается в процессе говорения или чтения».[684] В частности, существование словарей вовсе не означает, что там зафиксирован язык, отделенный от деятельности субьекта: «Зафиксированная в словаре лексика – всего лишь образцы конкретных предметов, созданные абстракцией в отношении к конкретным словам, подобные рисункам цветов сакуры в книгах по естествознанию. Словарь создается в результате научного пользования конкретным языком, но это не сам конкретный язык».[685]

При «наивно-реалистической точке зрения» «объектом изучения становится результат научной абстракции».[686]

Более того, «словарь не регистрирует единицы лексики, он всего лишь содействует формированию деятельности языкового выражения и языкового понимания… С помощью этой вехи (иероглифа в словаре. – В.А.) и приложенных к ней толкований и комментариев человек, обращающийся к словарю, приобретает некоторый языковой опыт».[687]

Все сказанное относится не только к современному устному и письменному языку, но и к языку прежних эпох: «Древний язык потому и называется языком, что он мыслится как субьективная деятельность людей прошлых времен. Мы можем описать памятники старого языка как конкретную языковую деятельность только с помощью реконструкции субьективной деятельности древнего человека».[688]

В языке согласно Токиэда есть разные стороны: психологическая, физиологическая и физическая. Однако ни одна из них не является главной: язык «является субьективной деятельностью, обьединяющей эти элементы».[689]

Если же рассматривать язык как структуру, то «он неизбежно окажется смесью. разнородных элементов, а языкознание – смешанным хозяйством разных наук (психологии, физиологии, физики и т. д.), изучающих по отдельности эти элементы».[690]

«Язык не существует… вне человека, который пытается его описать; он существует как духовный опыт самого наблюдателя».[691] Методом изучения языка является деятельность толкования. Это относится не только к древним, но и к современным языкам, поскольку, воспринимая высказывания собеседника, мы должны мысленно истолковывать услышанное, повторить одинаковый с собеседником опыт. Например, услышав высказывание Бежит собака, мы должны понять, о какой собаке идет речь. Это и есть тол-ковательская деятельность. Тем самым язык собеседника «делается объектом в нашем собственном духовном опыте».[692]