Волшебник

На следующий день после обеда, когда остальные снова укатили на велосипедах, ибо погода ухудшилась, Томас стоял на балконе, глядя, как высокие волны накатываются на берег, оставляя хлопья белой пены. Когда в дверь постучали, он решил, что это кто-то из персонала, и крикнул: «Войдите!» – однако никто не вошел. Стук повторился, он подошел к двери и, распахнув ее, обнаружил на пороге Клауса Хойзера.

– Простите, что беспокою. Ваши дочери сказали, что обычно вы работаете по утрам, поэтому я решил, что не прерву ваших занятий.

Клаус был вежлив без лишней робости. Его немного ироничный тон напоминал Томасу собственного сына Клауса, который разговаривал так с матерью. Томас пригласил юношу войти, и Клаус сразу же подошел к окну. Томас не знал, закрыть ли за ним дверь или оставить ее открытой. Когда Клаус принялся восхищаться видом, Томас тихо закрыл дверь.

– Я пришел, потому что вчера мой отец преувеличил. Он сказал, что я прочел «Волшебную гору». Я смутился, потому что прочел только начало. Но я прочел «Будденброков» и «Смерть в Венеции» и восхищаюсь ими.

Голос у Клауса был уверенный, но, договорив, он вспыхнул.

– «Волшебная гора» очень длинная, – заметил Томас. – Иногда я сам себя спрашиваю, удалось ли хоть кому-нибудь дочитать ее до конца?

– Мне понравилось начало, где Ганс встречает кузена.

Порыв ветра сотряс оконные рамы, и Томас присоединился к гостю у окна.

– Погода меняется, – сказал Клаус. – Я встретил местного жителя, который считается экспертом. У него артрит, и он определяет погоду по тому, как ноют суставы.

– Вы изучаете живопись? – спросил Томас.

– Нет, коммерцию. Я лишен художественного таланта.

Юноша оглядел комнату.

– Выходит, здесь вы пишете?

– По утрам, как вы и сказали.

– А днем?

– Читаю, а когда погода установится, буду ходить на пляж.

– Наверное, мне пора. Не смею вас задерживать. Завтра обещают жару. Надеюсь встретить вас на пляже.

Вскоре прогнозы местного оракула подтвердились. Потеплело, ветер стих. С утра среди белых туч над морем еще виднелись проблески серого, но к полудню небо расчистилось. На пляже Томас занял место под зонтом. Пока он читал или смотрел на море, Катя помогала Михаэлю строить замки из песка или сопровождала его к воде. Моника и Элизабет ушли куда-то вдоль пляжа вместе с Клаусом Хойзером.

– Мы обещаем хорошо себя вести, – сказал Клаус, когда они вернулись.

Элизабет потребовала, чтобы Клаус обедал вместе с ними. Когда Клаус ответил, что матери будет его не хватать, она устроила так, чтобы Манны обедали позже остальных постояльцев, и Клаус сначала обедал с родителями, а после присоединялся к ним.

Клаус Хойзер начал заходить к Томасу днем, когда тот завершал утренние труды.

– Мой отец и профессор Халлен обсуждали ваши книги. Они сказали, у вас есть рассказ о профессоре и его семье.

Томасу льстила серьезность Клауса.

– Он называется «Непорядок и раннее горе», – сказал Томас. – И да, отец в рассказе – профессор.

– Как и мой отец. Но моего отца нелегко будет сделать персонажем рассказа.

– Почему?

– Потому что он и так видит себя персонажем. Это будет чересчур банально. Он похож на художника в рассказе про художника. Поэтому отец пишет автопортреты.

– А вас он когда-нибудь писал?

– В детстве. Но сейчас я не хочу, чтобы он меня писал. А если он не пишет себя, то рисует цирковых артистов или полуночных гуляк.

Клаус неизменно подчеркивал, что не хочет злоупотреблять его гостеприимством, и часто стоял у окна, глядя на тропинку, что вела к пляжу. Ему нравилось изучать почерк Томаса в записной книжке, лежавшей на столе, следя за абзацем или длинным предложением, зачитывая его вслух. Когда он присоединялся к Маннам за обедом или когда они вставали из-за стола, Клаус никогда не упоминал об их разговорах и о том, что заходил к Томасу, уделяя внимание исключительно Монике и Элизабет.

– Я гляжу, Клаус их покорил, – заметил Томас.

– И не только их, – ответила Катя. – Сначала он покорил всю столовую, затем почти весь остров, за исключением бедного Михаэля, который не обращает на него никакого внимания, и, возможно, меня.

– Он тебе не нравится?

– Мне понравится любой, кто развлечет Монику.

Однажды вечером, когда профессор Халлен отправился в постель пораньше, Томас разговорился с профессором Хойзером.

– Вижу, вы покорили моего сына, – заметил Хойзер.

Томас удивился совпадению – сегодня он сам употребил это выражение в разговоре с Катей.

– Он очень умен и серьезен для своего возраста, – сказал Томас. – И так хорошо играет с нашими дочерями.

– Все любят Клауса, – сказал профессор, – и желают вовлечь его в свои игры.

Он, улыбаясь, смотрел на Томаса. Томас не заметил ни насмешки, ни осуждения. Профессор выглядел расслабленным и довольным.

– Странно, – продолжил профессор, – как бы хорошо мы ни писали лица, труднее всего нам даются руки. Если бы дьявол спросил, чего я хочу в обмен на вечность под его властью, я хотел бы, чтобы он позволил мне рисовать руки – руки, которых никто не замечает, совершенные руки. У романистов такие же проблемы?

– Порой бывает трудно писать о любви, – сказал Томас.