Читаем Вопросы и ответы полностью

48 Образ пшеницы, как аналогия нашему телесному воскресению, часто используется отцами Церкви и древнецерковными писателями. Но тот факт, что это есть только аналогия, ясно подчеркивает свт. Григорий Нисский. Он, сославшись на святого апостола Павла (1 Кор. 15:36–38), замечает: «Вникнем тщательно в произрастание пшеницы, и может быть уразумеешь учение о воскресении». Затем, подробно остановившись на процессе произрастания зерна, говорит: «Видишь ли, какие чудные дела представляет одно сгнившее зерно? Павши [на землю] одно, в каком числе зерен воскресает? Человек же [с воскресением] ничего не получает большего; получает опять то, что имел, и посему наше обновление оказывается более удобным, чем в земледелии вырастание пшеницы» (Свт. Григорий Нисский. Слово на Святую Пасху, о Воскресении // Творения святаго Григория Нисскаго. Ч. VIII. М., 1871. С. 74–75).

49 Это определение воскресения (την προς το άρχαιον του πρώτου ανθρώπου άποκαταστασιν) очень близко к высказываниям свт. Григория Нисского. Ибо «состав человека после всеобщего воскресения мертвых будет напоминать собой его первоначальное райское состояние. Поэтому-то св. Григорий Нисский, рассуждая о всеобщем воскресении мертвых, то говорит: чрез него “Бог возвратит человеческую природу в ее первоначальное устройство (προς την πρώτην του ανθρώπου κατασκευήν δι’ άναστάσεως ό Θεδς έπανάγη την φύσιν)”, то называет его “восстановлением Божественного образа в первобытное состояние (ή της θείας εικόνος εις το άρχαιον άποκατάστασι)”, то очень часто замечает о нем, что оно есть “не что иное, как восстановление природы в первобытное состояние”, то, наконец, по словам святого отца, “благодеяние воскресения нам обещает не что иное, как восстановление падших в первобытное состояние. Ведь это ожидаемое благодеяние представляет собой в своем роде возвращение к первоначальной жизни, возвращение, вводящее в рай изгнанного из него”»

(Макарий (Оксиюк), митр. Эсхатология св. Григория Нисского. С. 401).

50 См.: Лк. 23:43. Примечательно, что блж. Феофилакт толкования «некоторых» [церковных герменевтов], которые различают понятия «рай» и «Царствие Божие», а поэтому утверждают, что разбойник получил «рай», как «место душевного упокоения», но не получил «Царствия», как «наслаждения совершенным блаженством»: последнее обретётся им вместе с праведниками уже после Страшного Суда. См.: Благовестник, или Толкование блаженного Феофилакта, Архиепископа Болгарского, на Святое Евангелие. Т. II. М., 1993. С. 248–249.

51 Что касается преп. Антония Великого, то преп. Анастасий подразумевает, вероятно, главы 60-ю и 66-ю его Жития (см.: Сет. Афанасий Великий.

Жизнь св. Антония. 60, 66 // Святитель Афанасий Великий. Творения. Т. III. М., 1994. С. 226, 230–231). Впрочем, указания преп. Анастасия очень неточны и смутны: скорее всего, они сделаны по памяти. Сведений о видениях аввы Памво, насколько мы знаем, не сохранилось.

52 Ср.: «Поскольку мы не можем даже вообразить загробный мир, ибо он нам совершенно неизвестен, то невозможно точно определить и природу наказаний для нераскаявшихся грешников. Только притча о богаче и о бедном Лазаре (Лк. 16:19–31) дает нам некоторое, неясное впрочем, представление об этом. Мы узнаем из этой притчи, что в ином мире грешный богач лишается всего, чем наслаждался в жизни настоящей. Он испытывает мучительные страдания, неутолимую жажду, невыносимый страх, бесконечную тревогу и непрестанные угрызения совести, которые, однако, не приемлются Богом, так как проявляются после смерти. В то же время он испытывает отчаяние, видя, что другие, те, кого он презирал, например Лазарь, наслаждаются вечным счастьем и блаженством. Но где же находится место мучения (Лк. 16:28)? Прежде всего, это “место” (а не просто условия), которое отделяется “великой пропастью” от места непрестанной радости праведников. В том мрачном и безблагодатном месте грешники живут “вместе с духами неописуемой жестокости и злодейства”. Жизнь там настолько невыносима, что невозможно ясно понять всю ее тягостность, проистекающую от лишения благ Божиих»

(Василиадис Н. Таинство смерти. С. 523–524).

53 Преп. Анастасий явно подразумевает, что после Страшного Суда грешники телесно возвращаются во ад, а следовательно, испытывают там не только духовные и душевные, но и телесные

муки. Подобного взгляда придерживались многие святые авторы (св. Иустин Философ и Мученик, блж. Августин, св. Григорий Великий и др.). См.: Сильвестр (Малеванский), еп. Опыт православного догматического богословия (с историческим изложением догматов). Т. V. Киев, 1897. С. 458463. В частности, блж. Августин отрицает мнение некоторых христиан, что огонь неугасающий и червь неумирающий (Мк. 9:42–47) «относятся к мучениям духа, а не тела» (см.: Блж. Августин Итонский. О граде Божием. XXI, 9 // Блаженный Августин. О граде Божием. Т. IV. М., 1994. С. 270–274).

Перейти на страницу:

Похожие книги

Моя жизнь во Христе
Моя жизнь во Христе

«Моя жизнь во Христе» — это замечательный сборник высказываний святого праведного Иоанна Кронштадтского по всем вопросам духовной жизни. Это живое слово человека, постигшего самую трудную науку из наук — общение с Богом и преподавшего эту безценную науку открыто и откровенно. Книга переиздавалась множество раз и стала излюбленным чтением большинства православных христиан. В этом издании впервые воспроизводится полный текст уникальной книги святого праведного Иоанна Кронштадтского «Моя жизнь во Христе», которую святой писал всю свою жизнь. Текст печатается по изданию 1893 года, с редакторскими правками Иоанна Кронштадтского, не сокращёнными последующей цензурой и досадными промахами редакторов и издателей. Составители старались максимально бережно отнестись к языку оригинала, скрупулёзно сверяя тексты и восполняя досадные потери, которые неизбежны при слепом копировании, предпринятом при подготовке разных изданий знаменитой книги.

Иоанн Кронштадтский , Св. прав. Иоанн Сергиев

Православие / Религия / Эзотерика
Православие и свобода
Православие и свобода

Представлять талантливую работу всегда приятно. А книга Олеси Николаевой «Православие и свобода» несомненно отмечена Божиим даром приумноженного таланта. В центре её внимания − проблема свободы воли, то есть та проблема, которая являлась мучительным вопросом для многих (и часто − выдающихся) умов, не просвещённых светом боговедения, но которая получает своё естественное разрешение лишь в невечернем свете Откровения. Ведь именно в лучах его открывается тот незыблемый факт, что свобода, то есть, по словам В. Лосского, «способность определять себя из самого себя», и «придаёт человеку отличающую его особенность: быть сотворённым по образу Божию, ту особенность, которую мы можем назвать личным его достоинством»[1]. Грехопадение исказило и извратило это первозданное достоинство. «Непослушанием Богу, которое проявилось как творение воли диавола, первые люди добровольно отпали от Бога и прилепились к диаволу, ввели себя в грех и грех в себя (см.: Рим. 5:19) и тем самым в основе нарушили весь моральный закон Божий, который является не чем иным, как волей Божией, требующей от человека одного − сознательного и добровольного послушания и вынужденной покорности»[2]. Правда, свобода воли как изначальный дар Божий не была полностью утеряна человеком, но вернуть её в прежней чистоте он сам по себе не был уже способен. Это было по силам только Спасителю мира. Поэтому, как говорит преподобный Иоанн Дамаскин, «Господь, пожалев собственное творение, добровольно принявшее страсть греха, словно посев вражий, воспринял болящее целиком, чтобы в целом исцелить: ибо "невоспринятое неисцеляемо". А что воспринято, то и спасается. Что же пало и прежде пострадало, как не ум и его разумное стремление, то есть воление? Это, стало быть, и нуждалось в исцелении − ведь грех есть болезнь воли. Если Он не воспринял разумную и мыслящую душу и её воление, то не уврачевал страдание человеческой природы − потому-то Он и воспринял воление»[3]. А благодаря такому восприятию Спасителем человеческой воли и для нас открылся путь к Царству Божиему − путь узкий и тесный, но единственный. И Царство это − лишь для свободно избравших сей путь, и стяжается оно одним только подвигом высшей свободы, то есть добровольным подчинением воле Божией.Об этом и говорится в книге Олеси Николаевой. Великим достоинством её, на наш взгляд, является тот факт, что о свободе здесь пишется свободно. Композиция книги, её стиль, речевые обороты − свободны. Мысль течёт плавно, не бурля мутным потоком перед искусственными плотинами ложных антиномий приземлённого рассудка. Но чувствуется, что свобода эта − плод многих духовных борений автора, прошлых исканий и смятений, то есть плод личного духовного опыта. Именно такой «опытный» характер и придаёт сочинению Олеси Николаевой убедительность.Безусловно, её книга − отнюдь не богословско-научный трактат и не претендует на это. Отсюда вряд ли можно требовать от автора предельной и ювелирной точности формулировок и отдельных высказываний. Данная книга − скорее богословско-философское эссе или даже богословско-публицистическое и апологетическое произведение. Но, будучи таковым, сочинение Олеси Николаевой целиком зиждется на Священном Писании и святоотеческом Предании, что является, несомненно, великим достоинством его. А литературный талант автора делает сокровищницу Писания и Предания доступным для широкого круга православных читателей, что в настоящее время представляется особенно насущным. Поэтому, думается, книга Олеси Николаевой привлечёт внимание как людей, сведущих в богословии, так и тех, которые только вступают в «притвор» боговедения.Профессор Московской Духовной Академии и Семинарии,доктор церковной истории А. И. Сидоров© Московское Подворье Свято-Троицкой Сергиевой Лавры. 2002По благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II

Олеся Александровна Николаева

Православие / Религиоведение / Христианство / Эзотерика / Образование и наука
«Сказание» инока Парфения в литературном контексте XIX века
«Сказание» инока Парфения в литературном контексте XIX века

«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.

Елена Александровна Бузько

Православие / Прочая старинная литература / Религия / Эзотерика / Древние книги