Читаем Вопросы и ответы полностью

69 Подобная связь влры с [внутренним] согласием (συγκατάθεσις) наблюдается уже у Климента Александрийского, который, среди прочего, обозначает веру в качестве «внутреннего согласия, которое соединяет [нас] с незримым бытием». См.: Сидоров А.И. Начало Александрийской школы: Пантен. Климент Александрийский // Ученые записки Российского православного университета ап. Иоанна Богослова. Вып. 3. М., 1998. С. 105 (см. переиздание в книге:

Сидоров А.И. Святоотеческое наследие и церковные древности. Том 3: Александрия и Антиохия в истории церковной письменности и богословия. М., 2013. С. 148).

70 Мы передаем так, как цитирует преп. Анастасий Синаит.

71 Постоянный акцент у преп. Анастасия на безыскусственной (простой, несуемудрой) вере (πίστεως «περιέργου) органично вписывается в святоотеческую традицию. Так, св. Василий Великий в одном из своих писем с ностальгией вспоминает о древнем блаженном состоянии церквей, «когда немногие болезновали совопросничеством (περί ζητήσεις – то есть излишне заботились об исследовании, изыскании), а все пребывали в безмолвии (έν ησυχία), будучи непостыдными делателями заповедей, служа Господу простым и неизысканным исповеданием (δια της απλής και άπεριέργου ομολογίας), соблюдая неповрежденную и неподдельную веру (“неприкосновенную и безыскусственную веру” – asulov thv nistiv kai àpepiépyou) в Отца и Сына и Святого Духа» (см.: Свт. Василий Великий. Письмо 172 // Свт. Василий Великий.

Творения. Т. 2. М., 2009. С. 685). Естественно, что такая вера, вступая в непримиримое противоречие с суемудрием, открыта ведению (истинно православному «гносису») и едина с ним. Об этом хорошо говорит один православный богослов: «Вера сама по себе предвосхищает действительность и действительное созерцание высшей реальности, но она открывает нам его возможность, открывает царство духа и путь истинной жизни. Поэтому вера прямо ведет к высшему истинному знанию, к сознательному усвоению откровения Самого Бога не только в тех его формах, которые доступны и нехристианам, но во всей полноте откровения во Христе и Духе Святом. Вера и живое знание целостны: они требуют целостности и чистоты нашего духа, иначе они остаются лишь односторонним актом нашего разума; мы приобретаем знание о чем-то, но не можем воспринять саму духовную действительность, ибо она не вмещается в нашу душу, поскольку она обеднена и искажена злом» (Верховский С.С. Бог и человек. М., 2004. С. 187).

72 По изъяснению свт. Кирилла Александрийского, «начальными словами обозначает время нашего воскресения, когда усопшие, как научает Он, посредством голоса Судьи будут восхищены для отчета в земной жизни, дабы чрез это возбудив в них страх, как некую узду, убедить их жить добродетельно и благоразумно. А в последних словах указывает на то, что настало время веровать в Него, и наградой, говорит, за благопослушание будет вечная жизнь, выражая как бы нечто такое: все вы придете на Суд, очевидно во время воскресения, но если горьким вам кажется быть наказываемыми и подвергаться бесконечным наказаниям от Оскорбленного Судии, то не допускайте проходить времени благопослушания, а захватывая еще и настоящее время, старайтесь восходить к вечной жизни»

(Свт. Кирилл Александрийский. Толкование на Евангелие от Иоанна. II, 8 // Творения святителя Кирилла, архиепископа Александрийского. Кн. 2. М., 2001. С. 695).

73 Здесь у преп. Анастасия представлено учение о четырех элементах, или стихиях. Со времен Аристотеля оно «стало общим достоянием древней философии и отсюда перешло в космологию всех почти церковных писателей» (Владимирский Ф.С. Антропология и космология Немезия, еп. Емесскаго, в их отношении к древней философии и патристической литературе. С. 272).

74

См.: Быт. 21:19, 26:19; Ин. 4:10–14. Евфимий Зигабен, изъясняя беседу Господа с самарянкой, замечает: «Жизнь воды состоит в течении и движении» (Толкование Евангелия от Матфея и Толкование Евангелия от Иоанна, составленное по древним святоотеческим толкованиям византийским XII века ученым монахом Евфимием Зигабеном. СПб., 2000. С. 427).

75 Или: «печаль смерти» (την του θανάτου κατήφειαν). Эта печаль, или бесславие (позор), в святоотеческой письменности бывает связана с грехопадением и является результатом его. Например, свт. Григорий Нисский говорит, что невозможно «человеку без возрождения в бане крещения достигнуть воскресения, имея в виду не просто возрождение и изменение нашего естества… но восстановление в состояние блаженное, божественное и далекое от всяких печалей (πασης καταφειας κεχωρισμενον αποκαταστασιν» (Свт. Григорий Нисский. Большое огласительное слово. 35 // Иже во святых отца нашего Григория Нисского Большое огласительное слово. Киев, 2003. С. 268–269).

76 Вполне возможно, что преп. Анастасий Синаит намекает в данном случае на личный опыт изучения медицины, предполагающий анатомирование.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Моя жизнь во Христе
Моя жизнь во Христе

«Моя жизнь во Христе» — это замечательный сборник высказываний святого праведного Иоанна Кронштадтского по всем вопросам духовной жизни. Это живое слово человека, постигшего самую трудную науку из наук — общение с Богом и преподавшего эту безценную науку открыто и откровенно. Книга переиздавалась множество раз и стала излюбленным чтением большинства православных христиан. В этом издании впервые воспроизводится полный текст уникальной книги святого праведного Иоанна Кронштадтского «Моя жизнь во Христе», которую святой писал всю свою жизнь. Текст печатается по изданию 1893 года, с редакторскими правками Иоанна Кронштадтского, не сокращёнными последующей цензурой и досадными промахами редакторов и издателей. Составители старались максимально бережно отнестись к языку оригинала, скрупулёзно сверяя тексты и восполняя досадные потери, которые неизбежны при слепом копировании, предпринятом при подготовке разных изданий знаменитой книги.

Иоанн Кронштадтский , Св. прав. Иоанн Сергиев

Православие / Религия / Эзотерика
Православие и свобода
Православие и свобода

Представлять талантливую работу всегда приятно. А книга Олеси Николаевой «Православие и свобода» несомненно отмечена Божиим даром приумноженного таланта. В центре её внимания − проблема свободы воли, то есть та проблема, которая являлась мучительным вопросом для многих (и часто − выдающихся) умов, не просвещённых светом боговедения, но которая получает своё естественное разрешение лишь в невечернем свете Откровения. Ведь именно в лучах его открывается тот незыблемый факт, что свобода, то есть, по словам В. Лосского, «способность определять себя из самого себя», и «придаёт человеку отличающую его особенность: быть сотворённым по образу Божию, ту особенность, которую мы можем назвать личным его достоинством»[1]. Грехопадение исказило и извратило это первозданное достоинство. «Непослушанием Богу, которое проявилось как творение воли диавола, первые люди добровольно отпали от Бога и прилепились к диаволу, ввели себя в грех и грех в себя (см.: Рим. 5:19) и тем самым в основе нарушили весь моральный закон Божий, который является не чем иным, как волей Божией, требующей от человека одного − сознательного и добровольного послушания и вынужденной покорности»[2]. Правда, свобода воли как изначальный дар Божий не была полностью утеряна человеком, но вернуть её в прежней чистоте он сам по себе не был уже способен. Это было по силам только Спасителю мира. Поэтому, как говорит преподобный Иоанн Дамаскин, «Господь, пожалев собственное творение, добровольно принявшее страсть греха, словно посев вражий, воспринял болящее целиком, чтобы в целом исцелить: ибо "невоспринятое неисцеляемо". А что воспринято, то и спасается. Что же пало и прежде пострадало, как не ум и его разумное стремление, то есть воление? Это, стало быть, и нуждалось в исцелении − ведь грех есть болезнь воли. Если Он не воспринял разумную и мыслящую душу и её воление, то не уврачевал страдание человеческой природы − потому-то Он и воспринял воление»[3]. А благодаря такому восприятию Спасителем человеческой воли и для нас открылся путь к Царству Божиему − путь узкий и тесный, но единственный. И Царство это − лишь для свободно избравших сей путь, и стяжается оно одним только подвигом высшей свободы, то есть добровольным подчинением воле Божией.Об этом и говорится в книге Олеси Николаевой. Великим достоинством её, на наш взгляд, является тот факт, что о свободе здесь пишется свободно. Композиция книги, её стиль, речевые обороты − свободны. Мысль течёт плавно, не бурля мутным потоком перед искусственными плотинами ложных антиномий приземлённого рассудка. Но чувствуется, что свобода эта − плод многих духовных борений автора, прошлых исканий и смятений, то есть плод личного духовного опыта. Именно такой «опытный» характер и придаёт сочинению Олеси Николаевой убедительность.Безусловно, её книга − отнюдь не богословско-научный трактат и не претендует на это. Отсюда вряд ли можно требовать от автора предельной и ювелирной точности формулировок и отдельных высказываний. Данная книга − скорее богословско-философское эссе или даже богословско-публицистическое и апологетическое произведение. Но, будучи таковым, сочинение Олеси Николаевой целиком зиждется на Священном Писании и святоотеческом Предании, что является, несомненно, великим достоинством его. А литературный талант автора делает сокровищницу Писания и Предания доступным для широкого круга православных читателей, что в настоящее время представляется особенно насущным. Поэтому, думается, книга Олеси Николаевой привлечёт внимание как людей, сведущих в богословии, так и тех, которые только вступают в «притвор» боговедения.Профессор Московской Духовной Академии и Семинарии,доктор церковной истории А. И. Сидоров© Московское Подворье Свято-Троицкой Сергиевой Лавры. 2002По благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II

Олеся Александровна Николаева

Православие / Религиоведение / Христианство / Эзотерика / Образование и наука
«Сказание» инока Парфения в литературном контексте XIX века
«Сказание» инока Парфения в литературном контексте XIX века

«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.

Елена Александровна Бузько

Православие / Прочая старинная литература / Религия / Эзотерика / Древние книги